И ее не устраивал ни один вариант.

Вот только сделать уже ничего нельзя… хотя у каждого в запасе на крайний случай всегда есть самый последний и самый нежеланный выбор. Но сначала нужно испробовать все остальные пути, даже если они приведут в крестьянскую или рыбачью хижину.

Леа обреченно вздохнула и силой воли подавила рвущиеся наружу слезы, начиная догадываться, что никого они здесь не тронут.

Камыши расступились, выпуская спутниц на заросший травой берег, и девушка снова озадаченно замерла, рассматривая парусный ялик, стоявший на том месте, куда два часа назад причалила их хлипкая плоскодонка.

– Влезайте быстрее. – Бородач перебросил через борт широкую доску с набитыми на ней рейками и строго глянул на запаниковавшую графиню: – Когда ты уже перестанешь трястись и пугаться собственной тени?

– Не знаю… – выдавила Леа, хватаясь за протянутую ей руку и мрачно усмехаясь наивности его вопроса.

Когда почти три декады дрожишь от ужаса, представляя собственное будущее, не так просто за полдня поверить, что самое страшное уже позади и впереди нет никаких ловушек и предательств.

– А зря, – буркнул он, ловко поймал девушку и легко, как пушинку, переставил на крохотный пятачок дощатого настила, который никак не тянул на звание палубы.

Сердито зашипел и отвернулся забрать у Санди одеяло и миску. Небрежно отставил вещи в сторону, перенес в ялик знахарку и скомандовал:

– Идите отдыхать в каюту, к ужину придем в Лахту.

– Это хорошо, – кивнула травница и первая, пригнувшись, нырнула в крохотную каморку, устроенную на корме ялика.

Леа недоверчиво заглянула в полутемный низенький чуланчик, стиснула зубы и полезла следом за спутницей, очень сомневаясь, что они сумеют там поместиться, тем более отдохнуть.

Но Санди уже лежала на одной из узких боковых полок, между которыми оставался тесный, всего в пол-локтя проход. Стоять во весь рост в этом закутке было невозможно, только лежать или сидеть, почти упираясь головой в потолок.

Пришлось прилечь и Леа, хотя она хорошо выспалась.

И сейчас больше всего хотела поговорить, выяснить, зачем они идут в Лахту, маленький городишко, расположенный на берегу озера Горнео, в которое впадает Терсна, делясь в устье на несколько десятков больших и малых рукавов. Но начинать расспросы не решалась, боясь нарушить какой-нибудь запрет грозного Бороды и разозлить его еще сильнее.

– Постарайся смотреть на людей посмелее, – первой заговорила свежеиспеченная тетка по-харказски. – Беженки с юга довольно общительны и открыты. Хотя и тихие бывают, но в основном замужние. Закон у них такой, раньше мужа слова сказать нельзя. Но среди переселенцев больше вдов и девушек, которые жили в городе и работали прислугой, а такие тихими не бывают.

– Боюсь, служанку мне изобразить пока не удастся, – тоже по-харказски печально призналась Леа. – Как оказалось, я умею лишь чай наливать и сахар в чашечку класть. Пока отец был жив, мы держали шесть слуг, повара и дворецкого. А потом, когда они все сбежали… пришли Прист и Берта… шпионы герцога.

– Давно ты это знаешь? – бросив на пол старое одеяло, сел напротив распахнутой дверцы Борода, поставил перед собой миску и начал жадно есть вопреки утверждению травницы.

– Нужно было больше рыбы варить, – искренне огорчилась Санди.

– Не волнуйся, если бы было очень нужно, я бы поймал еще. Сейчас нам важнее уйти подальше. Если успеем до темноты добраться до Лахты, скажем, что были на Шлесских холмах. Это самый удачный вариант. Но загадывать не будем. – Он пронзительно глянул на Леаттию: – Так как давно ты раскусила своих слуг?

– К сожалению, не очень, – со вздохом честно призналась та. – После гибели отца мне было все равно, кто варит суп и убирает в комнатах. Матушка, наверное, знала. Как я теперь припоминаю, она им совершенно не доверяла и вела себя с несвойственной ей надменностью.

– А потом? – упорно подтолкнул ее к признанию спаситель, и Леа, признав справедливость этого требования, горько вздохнула.

– В день смерти матери я обнаружила, что совсем не знаю своего жениха, и прозрела… у меня было больше луны, чтобы все припомнить, сопоставить и понять.

– Женские обиды зачастую недолговечны, – вздохнула знахарка. – Принесет любимый мужчина охапку цветов, посмотрит виновато и нежно, наденет на шею ожерелье… вот и конец ссоре.

– Только не в случае со мной, – упрямо качнула головой Леа, наконец-то осознав, чего они боятся. – Герцог мне вовсе не любимый. Хотя со стороны определенно выглядело, будто я в него влюблена, но это было просто детское обожание, всем малышам нравятся сильные люди, которые могут их защитить. И оно мгновенно прошло, когда я узнала, что он жестокий изувер. А потом припомнила осторожные намеки и сплетни, в которые прежде не могла поверить, и поняла многое, чему до этого не придавала значения.

– А вдруг тот, кто рассказал тебе про жестокость жениха, солгал? – Карие глаза бородача смотрели пристально, словно на экзамене, и беглянка невольно усмехнулась.

– Я сама видела.

Теперь она почему-то могла об этом даже говорить, а в первые дни старалась отогнать от себя жуткие воспоминания и не гасила на ночь свечи, боясь увидеть страшную сцену во сне.

Спутники некоторое время молчали, «тетя», хмурясь, изучала собственные ногти, «дядя» торопливо доедал остатки рыбы, подбирая хлебом жир.

– Ваша милость… – наконец проговорила знахарка, и Леаттия решительно ее остановила:

– Лайна. Ее милости больше нет. Я никогда не вернусь туда, потому что совершенно не выношу людей, способных причинить кому-то боль просто так, не в бою. А особенно ненавижу, когда здоровые, сильные мужчины бьют женщин и детей, у меня все кипит тогда в душе… и если бы я могла издавать законы, то за издевательство над слабыми приговаривала бы к каторге в каменоломнях.

– Кого он бил? – остро глянул на нее бородач.

– Фаворитку… У несчастной все тело было в страшных рубцах, а он все хлестал… и на лице такое мерзкое блаженство… – Леа передернула от отвращения плечами и смолкла.

Хотя со временем она и осознала, что стыдно должно быть вовсе не тому, кто случайно подсмотрел такую гнусную картинку, но спокойно говорить об этом вслух не могла.

– Это не ревность, – уверенно заявила Сандия и облегченно выдохнула. – Хвала богам.

– Разумеется, не ревность, – пренебрежительно фыркнула беглянка. – Я вообще не ревнивая. И давно знаю про любовниц герцога, он именно из-за них со всех праздников отправлял меня домой пораньше. Как мне объяснили родители, чтобы я с кем-нибудь не столкнулась случайно… девушки завидуют и могут наговорить колкостей или сделать какую-нибудь гадость.

– Про родителей поговорим позже. – Борода решительно поднялся на ноги и направился на нос лодки.

И только в этот момент Леаттия заметила мелькающие за бортом заросли камышей, серебристые купы верб на островках и осознала, что ялик стремительно несется по протоке, а у руля никого нет.