Приближающуюся Лилечку, в каждой руке у которой таяло по мороженому, оба увидели одновременно. Закатное мягкое солнце светило ей в спину и казалось, что над пушистыми волосами сияет золотой нимб. Чуть раскосые глаза смотрели прозрачно и доверчиво, рот бессмысленно улыбался, с мороженого капало, и липкие дорожки текли по нежным рукам, но она этого, конечно, не замечала.

«Мой ангел» привычно подумал Геша и встал Лилечке навстречу.

Маргарита, не отрываясь, тоже смотрела на Лилечку, и рот ее некрасиво кривился, словно она собиралась заплакать. Вдруг резким движением она сняла с себя сережки — две золотые выпуклые груши с маленькими прожилистыми листочками — и протянула Геше.

— На, отдай ей. Скажи, что от меня… — и быстрым шагом, почти бегом, направилась в сторону выхода из парка. Когда-то пышные русые кудри, теперь — редкие и крашеные в темный, прозрачным венчиком вились вокруг головы («совсем как у Лилечки» с неуместной печалью подумалось Геше), спина сутулилась, а все еще роскошная грудь производила впечатление тяжелой ноши и не вызывала никаких чувств и желаний. Геша смотрел ей вслед совершенно равнодушно, без жалости или злорадства.

Он разжал ладонь, на которой мягко светились две, еще теплые от Ритиных ушей, золотые груши, и поразился, как же причудлива память! Он совсем позабыл об этом украшении, подаренном им Маргарите в первый год совместной жизни, а ведь она их очень любила и носила, почти не снимая. Серьги действительно выгодно отличались от штампованной бижутерии из драгоценных металлов, в изобилии переливающейся на ювелирных витринах, они были похожи на изделия ручной работы, штучный товар, сделанный с любовью и вкусом, именно поэтому Геша их и купил. И вот теперь выходило, что пара золотых маленьких груш, выпуклых, спелых, с тонкими, в прожилках, листочками, взблескивала не только на аккуратных Ритиных мочках, но и в Лилечкиной памяти, рождая смутные, почти несуществующие воспоминания. Так сквозь толщу темной, холодной, тяжелой воды проникает свет далекого солнца, но и этого рассеянного, ускользающего, призрачного свечения хватает, чтобы интуитивно понять его природу, почувствовать и запомнить огромную силу его тепла, часть которого навсегда остается во всем, чего оно коснулось.

И, как теперь понял Геша, Лилечка помнила эти нехитрые Ритины украшения, и не просто помнила, а хотела снова ощутить их выпуклую ласковую гладкость, иначе чем еще объяснить ее почти маниакальную любовь к желтым — золотым! — грушам.

— Папа, это кто? — спросила его подошедшая дочь Лилечка, показывая пальцем в сторону убегающей, бедной своей матери Маргариты.

Он посмотрел в чуть плоское, с маленьким носиком и особенными, но неизменно узнаваемыми (а ведь всего-то одна лишняя хромосома!), чертами, такое любимое лицо своей дочери Лилечки, уверенной теплой рукой крепко взял ее липкую пухлую ладошку и повел к противоположному от того, к которому ушла жена, выходу.

— Никто, — только и ответил он ей.

Сережки Геша незаметно выбросил в урну.

01.02.2022