за то, что ему нечего ей сказать. Он понимал, что должен спросить, куда она сейчас поедет, где будет жить. Он не боялся, если Рита вдруг скажет, что у нее есть мужчина, который ждет ее, наоборот, он трусил, если вдруг окажется, что никакого мужчины у Маргариты нет.

Когда вещи были, наконец, упакованы, а кое-какие остались валяться на полу, словно раненые бойцы на поле битвы, он неловко предложил ей вызвать такси, но она отказалась и, набрав какое-то сообщение в своем телефоне, схватила чемоданы и пошла к выходу. Колесико одного чемодана зацепилось за изогнутый вопросительным знаком хвост упавшей и забытой кошки из белой керамики, Марго с силой дернула, и колесико отвалилось, укатившись под кровать. Геша суетливо кинулся его доставать, но оно закатилось слишком далеко, и из его попыток дотянуться рукой ничего не вышло. «Надо швабру принести» виновато сказал он жене, но Рита лишь махнула рукой, подняла чудом уцелевшую в происшествии кошку, поставила ее на комод и покинула квартиру, где прожила в счастливом браке десять лет.

Так Геша остался вдвоем с Лилечкой. Хозяйством Лилечка, конечно, не занималась: никак не могла запомнить, какие кнопки за что отвечают, часто забывала выключать плиту, вечно все роняла и разбивала. Но Гешу это совершенно не беспокоило: после безупречной домохозяйки Маргариты, которая полностью освобождала его от домашних забот по большей части потому, что считала, что лучше нее никто не справится, он удивительно быстро приспособился вести дом самостоятельно, ухаживая не только за собой, но и за Лилечкой. Лилечка же с удовольствием наблюдала за хлопочущим по хозяйству Гешей, сидя на любимом месте за кухонным столом и рассеянно катая маленькое, тонкого фарфора блюдце — бывшую пару когда-то разбитой Маргаритой кофейной чашки, и, что удивительно, ни разу этот хрупкий диск не выскользнул из Лилечкиных неловких пальцев, словно заколдованный или заговоренный.

Зато Лилечка очень любила домашние растения, которые, казалось, начинали расти сами по себе, едва их касалась ее наивная рука. Рита тоже разводила цветы — скрюченные, как в агонии, орхидеи с червястыми воздушными корнями. Орхидеи полыхали круглыми выпученными цветами и почему-то напоминали Геше покойников, но жена пестовала их и холила. Когда Марго ушла, в цветах немедленно завелись какие-то белые противные жучки, «как личинки на трупе» брезгливо поморщился Геша и с облегчением выбросил их прямо в дорогущих специальных горшках. Вместо орхидей Геша купил несколько привычных шефлер, спатифиллумов и антуриумов, чем вызвал настоящий Лилечкин восторг. Вскоре все подоконники в их доме радовали глаз сочной веселой зеленью немудрящих комнатных цветов.

Но особой страстью Лилечки были груши. Их она не просто любила, обожала! Правда, не всякие. В Лилечкиной фруктовой корзине никогда бы не оказались упругие, с красноватым бочком «Лесные красавицы», или бурые, с шершавой коричневой шкуркой «Конференции» (по форме и цвету всегда напоминавшие Геше нос алкоголика, изображаемого в советском сатирическом журнале «Крокодил»), или зеленый аккуратный «Пакхам», или жесткие безвкусные, как картошка, но при этом сочные и хрусткие китайские груши. Придирчиво и внимательно она отбирала для себя только «Форель» — сладчайший сорт с белой, исходящей соком мякотью, и обязательно желтые. Те экземпляры, на которых розовел нежный стыдливый румянец, нещадно отбраковывались.

Непременным условием являлось наличие на грушах листочков, тонких, часто подсохших и скрученных как древний пергамент, на которых, словно на старинной карте, проступали контурные линии рек — прожилок.

Иногда поискам таких груш — желтых и с листочками, они посвящали целый день, обходя городские рынки или оптовые фруктовые магазины. Пока однажды не познакомились с Каримом, хозяином невзрачного киоска рядом с их домом. На киоске огромными буквами красовалось «Томаты. Соки. Специи». Почему именно этот набор продуктов был выбран Каримом для вывески, неясно, ведь торговал он не только помидорами и душистым перцем, но и фруктами, и разными овощами, и конфетами, и орехами, и даже печеньем. Лилечка покорила сердце Карима мгновенно и теперь проблем с грушами у них не было, Карим самолично отбирал для Лилечки лучшие желтые образцы с листьями. Одна, самая большая и красивая, груша обязательно вручалась Каримом Лилечке в подарок, при этом он дурашливо расшаркивался, причмокивая и приговаривая на манер восточного торговца «слющай, красависа, вазьми грюша, сочный, сладкий, мидовый, пэрсик, а не грюша!». Лилечка хохотала и вручала ответный презент — конфетку, которую всегда брала специально для Карима, такая у них образовалась традиция.

Дома Лилечка долго мыла плоды, старательно оберегая листочки, вытирала насухо, пока не появлялся глянцевый блеск, а после выкладывала на огромное синее керамическое блюдо ручной работы, привезенное Гешей из Болгарии лет сто тому назад. Желтые груши на синей керамике — красота! Как солнце на безоблачном южном небе, когда лежа на теплом песке, смотришь в бескрайнюю синеву моря, переходящую в бескрайнюю синеву неба и мысль в голове только такая: «Красота!».

Откуда у Лилечки эта страсть к желтым грушам, Геша понял много позже и поразился очевидности этой любви, а также тому, что не догадался сразу.

Иногда груши съедались за один вечер, под какое-нибудь доброе кино, где в сюжете обязательно чуть-чуть грустно, но больше смешно, непременный хэппи энд и собака. Лилечка давно хотела собаку, большую, лохматую, типа ньюфаундленда или сенбернара. В квартире такую держать сложно, и Геша все чаще задумывался о покупке загородного дома, который сейчас, после того как перешел работать в частную клинику, вполне мог себе позволить. За годы жизни с Лилечкой он сумел отложить изрядную сумму, Лилечка была непритязательна, дорогих подарков не требовала, а в заграничные поездки они не ездили.

Бывало, что груши портились. Лилечка забывала про них, и плоды, на вид вполне еще целые, в руках лопались, белая мякоть, утратив плотность, неприятным месивом прорывала хрупкую тонкую шкурку и выползала наружу, обязательно замарав не только руку, но и стол, а иногда попадая на пол и одежду. Когда такое случалось, Лилечка ужасно расстраивалась, поэтому Геша старался незаметно для нее выкинуть груши прямо с тарелки, переворачивая их точно в мусорное ведро, куда они падали с глухим хлюпающим звуком, а они с Лилечкой шли покупать новые.

Сказать, что кто-то тогда осудил его за сделанный выбор, Геша не мог. Да, собственно, осуждать было и некому. Верный Серега занимался своими запутанными семейными делами, разрываясь между многочисленными женами и дочерьми, из-за чего они давно не встречались, и в единственном по этому поводу, коротком телефонном разговоре предостерег Гешу, чтобы тот не пожалел, но тут же осекся, мол, Геше виднее. Коллег в свои сложности Геша никогда не посвящал, как и