Да, собственно, вопроса-то и никакого не было, в чем он безуспешно пытался убедить Марго. Лилечке быть в их жизни, и Маргарите лучше бы с этим согласиться. Геша искренне любил их обеих, и даже в страшном сне не хотел бы потерять ни одну из них.

Любовь к Лилечке была безусловна. Геше оставалось только поражаться, как это к сорока с лишним своим годам он не то, что не испытывал ничего подобного, но даже и не предполагал, что такое бывает. Он любил Лилечку с первого дня просто за то, что она появилась, что она есть, не представляя теперь, как это возможно, чтобы ее вдруг не было. Размышляя о своих чувствах он однажды ясно осознал, что, если бы Лилечке вдруг угрожала какая-то опасность, он не задумываясь бы за отдал за нее свою жизнь.

Это была любовь с первого Гешиного взгляда в чуть раскосые, окруженные паутиной тонких спутанных ресниц, голубые Лилечкины глаза. Глядя на Лилечку, на то, как она спит, смотрит, даже ест, Геша, неожиданно для себя, открыл смысл абсолютной любви. Той самой любви, которая выше, которая как божье откровение или даже сам Бог!

Он стал много философствовать, пытаясь растолковать верному Сереге, что только Бога и любовь нельзя объяснить, как ни старайся, а, значит, любовь и есть Бог и наоборот. Серега его умопостроений не разделял, ибо его волновали проблемы более земные: он готовился стать счастливым отцом четвертой дочери и верным мужем третьей жене, о чем вторая жена узнала буквально на днях. Слушая вполуха Гешину болтовню, преданный друг мучительно пытался выбрать верный момент, чтобы напроситься к Геше на временное проживание, ведь вторая жена изгнала его из их совместно нажитой ипотечной недвижимости, а другого жилья у Сереги не было. Геша, конечно, не отказал, но гость надолго не задержался: атмосфера в Гешином доме была невыносима и напоминала состояние холодной войны, готовой перейти в горячую стадию от малейшей искры.

Впрочем, никакой искры не понадобилось. Маргарита просто поставила перед Гешей ультимативный вопрос — или она, или Лилечка. На раздумье она отвела Геше ровно пять минут — пока варился ее любимый кофе. Облокотившись о кухонный шкаф, сложив руки на своей тяжелой груди, от чего кожа в ложбинке собралась складками и напомнила Геше индюшачью шею, жена грозно смотрела на мужа, готовая, в случае возможного мужниного вранья, его остановить. Пока закипал кофе, Геша молчал, катая по столу зеленое, начавшее увядать яблоко, и мысль у него была только одна — съесть или нет, откусить — не откусить. Когда кофейная пенка, шипя, начала вырываться из расписной турки, купленной на татарском базарчике в Крыму, Рита ловко сняла сосуд с остро пахнущим черным взваром и налила себе в малюсенькую, с наперсток, чашечку, по привычке взглядом предложив Геше разделить с ней кофепитие: кофе всегда варился на двоих.

Геша отрицательно помотал головой и Рита, пожав плечами, села напротив него за стол в ожидании ответа.

— Лилечка, — выдохнул в лицо жене Геша и откусил от яблока.

Жена, одним глотком проглотив кофе, швырнула чашку в раковину и тонкий фарфор разлетелся на мелкие острые частицы, некоторые не больше песчинки. Хозяйственная Ритина натура не позволила ей бросить чашку об пол, хотя это более соответствовало моменту, ведь осколки, валяющиеся по всей кухне, причинили бы помешанной на чистоте Марго боль ничуть не меньшую, чем Гешино решение, а, возможно, даже большую.

Несколько секунд Маргарита вглядывалась в Гешино лицо, пытаясь увидеть хотя бы признаки покраснения на гладковыбритых щеках или потирание ладоней о брюки. Не усмотрев ничего подобного — ведь в этот раз Геша был искренен — она чеканным, почти солдатским шагом, подошла к раковине, смыла осколки, тщательно, досуха протерла мокрые поверхности, и только потом вышла из кухни.

Геша понимал, что происходит перелом, что наступил момент, когда его жизнь разделится на «до» и «после» — «до Маргариты» и «после Маргариты», что жена уходит, что он ее теряет, а, вернее, уже потерял, хотя — видит Бог! — он ни за что не хотел этого, но продолжал сидеть и грызть яблоко. Геша испытывал одновременно ужас и облегчение, понимая теперь своих пациентов, которые, узнав страшный диагноз, тем не менее успокаиваются, потому что у них появляется ясность, появляется маршрут их дальнейшего движения — операция, лечение, реабилитация, а вместе с этим появляется самое важное — надежда.

Тщательно обглодав яблоко так, что остался лишь маленький, похожий на игрушечную скользкую юлу, огрызок, Геша выбросил его в ведро и, вздохнув, пошел за Ритулей.

Жену он нашел в спальне, где царил хаос. По всей комнате были разбросаны Ритины вещи, обувь, керамические кошки, которых она коллекционировала, покупая их всюду, где они с Гешей бывали, а также шкатулка с вывалившимися из нее блескучим содержимым. В центре беспорядка, разинув голодные пустые брюха, стояли чемоданы, в которые жена, словно снаряды, метала все, что попадало ей под руки, включая Гешины часы и таблетки от давления, которые не так давно выписал ему доктор для постоянного приема.

Каждую брошенную в чемодан вещь капитулировавшая Маргарита сопровождала злыми от собственного поражения словами:

— Чтоб она сдохла, эта Лилечка, чтоб она сдохла! Она испортила мне всю жизнь, чтоб ты понимал! Понимаешь? И за какие только грехи она появилась? Я ничем такого не заслужила! За что, спрашивается? — жена беспомощно, как-то по-птичьи вертя головой, огляделась вокруг, словно на обоях или в окне надеялась увидеть ответ на свой вопрос.

Взгляд ее наткнулся на Гешу, заворожённо смотрящего на нее, и Марго с незнакомыми доселе очень высокими для ее низкого голоса, визглявыми интонациями, указывая на него пальцем в ярком остром маникюре продолжала:

— А ведь я знала про нее сразу! Мне ведь сразу сказали! И ты знал! — палец ядовитой стрелой целился прямо в Гешино сердце. — Знал! Ее нужно было бросить, как только она появилась, бросить прям там, как нам говорили, предлагали, понимаешь ты это? Почему ты не сделал так? Да потому что ты слабак, слабак! Вы оба уничтожаете меня, уничтожаете мою жизнь! Я-то здесь при чем? При чем? Это тебе все было надо, блажь какая-то! Уже и забыл бы ее давно! Мало что ли такого происходит? Одной больше, одной меньше! А ты как будто чокнулся совсем — Лилечка, Лилечка.

С этими словами Рита застегнула чемодан и уже привычно грубым голосом, спокойно, как будто и не было минуту назад никакой истерики, утвердительно произнесла:

— Будьте вы оба прокляты.

Геша слушал жену и ему было жаль ее, и стыдно