низком столике лежал коричневый конверт. Я вздохнула и, опустившись у столика на колени, с облегчением заглянула внутрь конверта — там лежала квитанция и несколько бумажных купюр. Прежде чем встать, я сложила ладони в молитвенном жесте, поклонилась в сторону алтаря. Просто дань традиции, ничего такого. В комнате пахло персиками.

Я протянула руку и открыла алтарный шкафчик — в нем оказалось три превосходных спелых персика. На алтаре были выставлены фотографии усопших предков мужа. Последний по времени снимок, запечатлевший бабушку Мунэаки, был цветным, другие, более ранние, — черно-белыми и изображали разных людей весьма почтенного возраста. Когда я перед самой свадьбой приезжала к родителям мужа — а может быть, это было сразу после свадьбы, — я вот так же сидела у алтаря рядом со свекровью и вдруг заметила ее сходство с бабушкой мужа на фотографии. «Как похожи!» — сказала я. «Кто? На кого?» — спросила свекровь, глядя на снимки. Я тогда еще не называла ее мамой и не знала толком, как к ней обращаться. В итоге просто ткнула указательным пальцем правой руки сначала в фотографию на алтаре, а потом в сторону свекрови. «Я? На нее?» — удивилась она. Я кивнула. Свекровь застыла на мгновение, уставившись на меня, но тут же тоненько рассмеялась: «Аса-тян, ну что ты. Глупости какие. Мы же с ней не родные. Я просто невестка, жена ее сына». — «Ой, и правда… — Я в ужасе прикрыла рот рукой. — Извините, пожалуйста!» Но чем дольше я смотрела на фотографию, тем заметнее было, как они похожи. Абрис лица, морщинки в уголках рта — было сложно сказать, в чем именно заключается сходство, но в незначительных, казалось бы, чертах оно было настолько поразительным, что наводило на мысль о кровном родстве. Свекровь простонала: «Ох, не могу… — и вытерла едва заметную слезинку в уголке глаза. — Ну и насмешила же ты меня». — «Извините». — «Не надо извиняться, Аса-тян. Это же комплимент. Она, говорят, в молодости настоящей красавицей была. И когда хоронили ее, тоже была красивая, как живая. Она даже в каком-то районном конкурсе красоты первое место однажды заняла. Еще до войны…» Свекровь повела плечами и снова тихо засмеялась. Теперь я опять смотрела на эту фотографию. Она стояла на алтаре немного под углом. Казалось, что изображенная на ней немолодая женщина в черном кимоно, слегка вздернув подбородок, строго взирает на меня сверху вниз, фотография была зернистой: наверное, изначально это была маленькая карточка, которую потом специально увеличили. Как ни посмотри, а они со свекровью очень похожи. Я поднялась на ноги и, взяв конверт, вышла из дома.

Дедушка взглянул на меня, когда я появилась на крыльце, и повторил свой приветственный жест, подняв руку и выставив зубы в улыбке. «Я уже сейчас пойду. Мне надо заплатить. Меня попросили. Хорошо? Скоро вернусь!» Ноль реакции. Я все еще не разобралась, на какой громкости разговаривать с дедушкой. Но на слова свекрови он реагирует: кивает и даже отвечает иногда. То есть, значит, все-таки что-то слышит. И, честно говоря, не то чтобы свекровь прямо кричала, когда с ним разговаривала. Наверное, есть какая-то хитрость. Определенный звуковой диапазон или особая интонация. Дедушка некоторое время смотрел на меня не отрываясь, потом вдруг отвел глаза и продолжил поливать растения.

Я вернулась в наш съемный дом, закрыла окна, взяла кошелек и положила его вместе с конвертом в сумку, затем надела панаму и вышла на улицу. Вокруг не было ничего, что бы двигалось. Деревья стояли неподвижно, окна окрестных домов — наглухо закрыты. На дороге — ни души: ни людей, ни собак, ни кошек. Ни порхающего воробья, ни вороны. От солнца щиплет глаза. Слышен только звон цикад и звук, с которым выплескивается вода из дедушкиного шланга. Я пошла вперед по дороге, и через несколько минут плеск воды уже перестал долетать до моих ушей. Звон бурых и еще каких-то других цикад, жар асфальта, проходящий сквозь тонкую подошву кроссовок, проникли в меня, пропитали до самых кончиков пальцев.

* * *

Я знала, где находится комбини, но с тех пор как мы сюда переехали, еще ни разу туда не зашла «Вескот» был гораздо ближе, к тому же нам с мужем не требовалось ничего такого, что кроме как в комбини не достанешь. Журналы мы давно не читали. Ксероксом не пользовались… Дорога, по которой я шла, тянулась вдоль берега реки — в других погодных условиях это был бы отличный променад. У края дороги стоял щит, объяснявший, как замечательно наблюдать здесь зимой миграцию перелетных птиц. Но сейчас лето. Каким бы замечательным ни было это место, шагать под палящим солнцем по асфальтовой дороге очень утомительно. Жарко. Ветра нет. От звона цикад воздух становится еще более вязким. По правую руку — река, по левую — ряды домов, перед каждым домом — сияющие зеленые палисадники. Окна, выходящие на променад, почти полностью скрыты «зелеными гардинами» из момордики и других вьющихся и ползучих растений. Присутствие людей по ту сторону плотного листвяного полога совершенно не угадывалось. Не было слышно ни одного работающего телевизора, ни детских голосов, ни других звуков, свидетельствующих о жизни. Высокие берега густо заросли травой. Если смотреть с дороги вниз, воды почти не было видно, а кое-где из-за особо буйных зарослей не видно вовсе. В одном месте через просветы в траве я разглядела крупную серую, похожую на цаплю, вряд ли перелетную птицу, грузно стоявшую посреди речной растительности. Мискантус, пуэрария и другие травы и растения, знакомые на вид, но названия которых были мне неизвестны, образовали на склонах настоящие джунгли. Местами дикая поросль имела мутный зеленовато-синий оттенок, где-то была напитана зеленым, а иногда по контрасту с белым слепящим светом казалась абсолютно черной.

От пересохшей травы поднимался жженый, какого-то волокнистого свойства запах. Посреди дороги, черная, влажная и блестящая, лежала кучка собачьего дерьма. Собака явно была немаленькая На вершине кучки сидели две серебристые мухи. Скажем, для них эта кучка — источник пищи, и вот что они чувствуют, когда едят, буквально зарывшись в нее всем телом, с головой?.. Впрочем, мухи тоже не двигались. Может, они дохлые? Как это вообще — умереть посреди кучи еды? Я опустила голову и теперь шла, глядя себе под ноги. На земле валялись использованные бумажные салфетки, матерчатые рабочие перчатки, обломки ароматических спиралек от комаров, пластиковый стакан с недоеденной лапшой быстрого приготовления… К каждому моему вдоху и выдоху примешивался звон цикад. Интересно, сколько их здесь? На каком расстоянии слышен голос одной