гавани, гремя по мостовой подкованными башмаками, направлялась рота низамов — солдат недавно созданной регулярной турецкой армии. В глаза бросались новомодные красные войлочные шапки на головах.

— Чучела огородные! — пробормотал Кормщик.

Султан разобрался с непокорными и опасными янычарами, истребив их всех, и вместо них создал новую регулярную армию. Обмундировал ее по-новому, но не все получилось так, как он хотел. То ли денег ему не хватило, то ли сам он, хотя и был поклонником европейских порядков, не смог отказаться полностью от восточных обычаев, среди которых и сам вырос — но реформа вышла половинчатой. И сейчас его низамы маршировали к порту, сопровождаемые насмешливыми взглядами двух капитанов, потому что они представляли смешную смесь старого и нового, европейского и азиатского: русские куртки, анатолийские шаровары, красные пояса, а недавние чалмы были заменены красными войлочными шапками — фесками. Говорили, что сам султан носил на голове такую же шапку с кисточкой.

Низамы прошли и скрылись в облаке поднятой ими пыли.

— Помолвка! — усмехнулся Никола, но глаза его оставались серьезными. — Что ж, хорошо, сделаем… но мне кажется, что ваш парнишка мечтает не о свадьбе, а об учебе. Все меня спрашивает, где какие школы есть. Я бы послал его в Одессу.

— Он и так пишет и говорит по-турецки и по-гречески, да и в счете силен… И в нашем письме разбирается, — вяло возражал Кормщик.

Никола презрительно махнул рукой. Что за дела! Ни хорошей школы, ни приличного ученого человека здесь нет. Ходжа знает только Коран, греческий учитель Коста может научить читать и писать по-гречески, не больше, а наши попы просты и невежественны, учительствуют в захолустных селах, где нет греческих попов. Другое дело в Одессе. Из их школ выходят ученые люди. А невеста подождет.

Вытирая обильный пот с лица, Кормщик слушал слова капитана Николы. Знал, что тот прав, и сам он не раз раздумывал о том же, но…

— Время ли сейчас для учебы. Видишь, что творится.

Капитан Никола ему отвечал, что шторм длится день-два, война — год-другой, а после нее Болгарии понадобятся ученые люди. Он помахал рукой на прощание. Срочное дело, сказал. Нужен ему корабельный плотник для ремонта своей гемии, а не то, попавши в шторм, пойдет на дно.

— Подожди, Никола, — остановил его Кормщик. — Слышал, ты схватился с Дервишем. Так ли это?

— Так, верно.

— Из-за новой гемии?

— Из-за чего же еще, — с усмешкой ответил Никола. — Он испугался, что моя гемия будет больше, чем его. Пугал меня султаном, проклятая собака. Кричал, что строить большие гемии запрещено. Настаивал, чтобы я продал ему новую гемию. Для него она не большая. Ему султан разрешает.

— Вот что я тебе скажу — берегись Дервиша Сулеймана.

— Послушайте, бачо Георгий. Новая гемия нужна мне как можно скорее. Я тороплюсь, и все деньги вложил в нее. На старой идти в дальний путь я не рискну. Вы сами говорили, что надвигается большая война, так ведь? Тут скоро вместо дождя будет падать огонь. Новая гемия нужна мне, чтобы отвезти на ней Раду.

— Куда? — спросил удивленный Кормщик.

— Куда-то туда… Туда, куда глядят все болгары. Мало ли наших живет в Одессе и вокруг нее. Ну ладно, вечером поговорим. Ну и послушаем, что скажут Бойчо и доверенный.

Никола пошел. Георгий Кормщик провожал его глазами, пока тот не скрылся. Вот оно как, значит. Вот почему спешил Никола поскорее построить новую гемию. Хорошие паруса купил для нее в Царьграде… Но прав ли он? Хоть и старался Георгий оправдать его действия, но все же ему казалось, что что-то здесь не так.

Припекало. И солнце уже на закате, и весна только началась, а уже тепло. Кормщик посмотрел на море. Вода в заливе горела от лучей заходящего солнца. Южнее зеленел высокий берег Галаты. Ослепительно блестели на стенах крепости орудия, жерлами обращенные к морю. Тревога гнездилась не только в сердце Кормщика. Она была растворена в воздухе, в багрово-алом закате, таилась даже в спокойных водах Черного моря.

Кормщик шел, размышляя о Николе. Молод, красив, разве что буен и вспыльчив. Сможет ли устоять перед алчностью Дервиша Сулеймана? Все в городе боялись его. И христиане, и мусульмане. Семь лет назад, во время великого восстания[6], сколько христианских душ загубил его отец! Напился крови и награбил досыта. Тогда его прозвали Джанавар-беем[29]. И сын его, Дервиш Сулейман, был не лучше. Стремился быть первым в морской торговле, не терпел никого выше себя. О другом сыне Джанавар-бея, офицере Эммине, плохого не говорили. Он учился в Царьграде и Франции на морского офицера. Сейчас командовал одним из военных кораблей, стоявших на рейде Варны. Но последнее время о нем поползли тревожные слухи. Кормщик не мог понять — верить в них или нет. До него долетела молва, что этот Эммин заглядывается на Раду. Никола в море, а Эммин то и дело прогуливается верхом мимо Радиных ворот. Кто знает! Злых языков везде хватает, но и веры негодяйским сынкам нет. Ведь они — негодяевцы и им подобные — были хозяевами Варны. Город красив, богат, двухэтажные дома, мраморные фонтаны и турецкие бани с обилием горячей и холодной воды, мечети, сады, виноградники, бесчисленное количество летних домиков среди зелени на морском берегу… но чье все это?

Красивый, богатый, известный город! Все дороги проходят здесь. От Вены, Белграда и Русы через Варну в Царьград. Из Молдавии и Валахии в Царьград опять же через Варну. И от северного края болгарской земли — Добруджи — дорога ведет в Варну. Варненские торговые ряды сравнивают с царьградскими, а иностранные суда приходят за варненским лесом. Привозят рис, сахар, бархат и атлас для турчанок, апельсины и хну с востока и юга, увозят добруджанское зерно, овечью брынзу, бастурму и суджук, орехи, миндаль, фундук, живую птицу, яйца, мед, воск и другие продукты, произведенные работящими болгарскими руками. Такой всегда была Варна. Что дальше будет — посмотрим…

С такими мыслями шел Кормщик в болгарский квартал. На самом деле он таковым не был. Жили там всяческие христианские народы: болгары, греки, гагаузы, армяне, а также евреи. Теснились друг к другу потемневшие деревянные домики с небольшими двориками вдоль моря до самой крепостной стены.

2

Большая комната была полна гостей. Поверх полосатых ковров были постелены длинные белые скатерти. Богатая трапеза ожидала только прибытия невесты Деспины и сватов — родичей Йовчо-лавочника, чтобы начать пировать. Пахло сладким пресным свежеиспеченным хлебом, медные подносы блестели и ждали, когда их наполнят вкусным угощением. Витые пироги с золотистой