— Ты, Маруська, просто представить себе не можешь, как мне хотелось заговорить с тобой!

— Ну и почему же не заговаривал? — смеялась Маша.

Мишка сделал испуганное лицо и замахал руками:

— Ты что, с ума сошла? Я же боялся тебя как черт ладана! Нет, пересилить себя я, наверное, смог бы, но дело даже не в этом. Просто боялся, что ты меня отошлешь подальше, и что я тогда стал бы делать? А так хоть какая-то надежда была. И, как выяснилось, не зря я надеялся!

Мишка ласково притянул жену к себе — разговор происходил в постели, месяца через три после свадьбы. Маша с удовольствием прильнула к широченной груди мужа, ощущая себя полностью защищенной в его могучих руках. Было так приятно почувствовать себя маленькой и слабой.

Она удивлялась самой себе — всегда была такой независимой, самостоятельной, прекрасно могла о себе позаботиться. Более того, Маша никогда не терпела никаких посягательств на свою свободу с самого раннего детства и совершенно не выносила чрезмерной опеки. Мать и отчим много натерпелись от ее независимого характера.

В пять лет Маша решила, что не хочет больше ходить в детский сад. Она заявила матери, что уже достаточно большая и может побыть дома одна до возвращения с работы родителей. Это заявление, конечно, не было воспринято всерьез, однако уже через неделю Машу из садика пришлось забирать. Она не только учиняла драки со всеми подряд, не только не давала никому спать во время тихого часа, но и совершенно ничего не ела.

Конечно, родители не могли допустить, чтобы ребенок портил желудок, и Маша стала оставаться дома. Маме удалось договориться с пожилой соседкой, чтобы та несколько раз в день заходила проведать упрямицу и кормила ее обедом. В общем, Маша настояла на своем, как она и делала потом всегда. Правда, в силу уравновешенного характера и вполне здравого ума она никогда не проявляла самодурства, и упрямство ее всегда имело под собой серьезные основания.

В школьных, а потом в студенческих компаниях Маша тоже не терпела посягательств на свою самостоятельность. Она никогда не стремилась к роли лидера или души общества, однако и повлиять на нее было очень трудно. Общительная, компанейская — но отнюдь не открытая, такой она была всегда.

Теперь же она с недоумением понимала, что хочет заботы о собственной персоне, хочет, чтобы этот большой, сильный мужчина, который с легкостью носил ее на руках, опекал ее, беспокоился о каждом ее чихе.

Обхватив Мишку за шею обеими руками, как ребенок, она тихонько прошептала ему в самое ухо:

— Миш, какой ты большой, надежный! Ты всегда будешь со мной, правда?

Мишка дернул головой, захихикал и ответил:

— Щекотно же! Конечно, я всегда буду с тобой, глупенькая моя. Во всяком случае, пока ты сама этого хочешь…

Все подружки завидовали Маше. Такой серьезный, такой представительный парень и так любит ее. О таком муже приходится только мечтать. Маша и сама любила своего Мишку спокойной, нежной любовью. Он был ей и мужем, и другом, и старшим братом.

Она знала, как это бывает, когда перехватывает дыхание при одном только виде любимого человека. Когда, стоит лишь подумать о нем, к сердцу приливает жаркая волна. Когда хочется вынуть собственную душу и протянуть ее любимому — на, владей! Такой любви к Мишке она не испытывала никогда и, честно говоря, была только рада этому. Хватит с нее неземной страсти, хватит жизни на облаках, с них бывает очень больно падать. А рано или поздно, как считала теперь Маша, падаешь всегда, потому что облако — штука крайне непрочная.

Никаких больше воздушных замков, никакого эфемерного существования, когда рядом с любимым забываешь про еду, родителей, сессию, друзей. Нормальная жизнь с хорошим, надежным мужем, и не в воздушном замке, а в обычной двухкомнатной квартире, с еженедельными визитами к родителям, с возней у чистенькой кухонной плиты, с тихими зимними прогулками вдвоем с мужем под медленно падающими снежинками. И наконец, с ребенком (а может быть, и двумя).

Вот чего к началу пятого курса хотела Маша — весь предыдущий год у нее ушел на то, чтобы это понять. Она твердо решила, что лучше вообще останется одна, чем позволит какой-нибудь проклятой неземной любви вновь захватить себя. Да, пожалуй, она от этого уже застрахована, потому что такое в жизни не должно повторяться, такого накала выдержать несколько раз нельзя. Поэтому она и вышла замуж за Мишку, который был просто воплощением доброты и надежности.

На четвертом курсе, зимой, Миша Салмин наконец-то решился познакомиться с Машей поближе, а не просто кивать ей при встречах в институтских коридорах. Собственно говоря, не он решился, а все решил за него случай, как это нередко бывает. Выбегая после занятий из института, Маша поскользнулась на ступеньках и подвернула ногу, да так, что в глазах у нее потемнело. Несколько минут она сидела неподвижно, крепко прикусив губу, чтобы не заорать на весь двор, не видя и не слыша ничего. Постепенно сквозь пелену жуткой боли до нее начали доноситься встревоженные голоса студентов, окруживших ее и наперебой высказывавших свое мнение о том, что нужно делать:

— «Скорую» надо вызвать!

— Да погоди ты, может, пройдет сейчас.

— В травмпункт бы ее как-то…

— Как? Она же идти не сможет! Маш, ты встать можешь?

Постепенно восстановив способность воспринимать окружающих и немного соображать, Маша несколько раз глубоко вдохнула и постаралась, опираясь на руки, немного приподняться. Ногу немедленно пронзила такая же боль, и она вновь рухнула на припорошенную снегом ступеньку.

— Нет, не дойдет!

— А как быть? Она же простынет, если будет долго тут сидеть!

Маша нашла в себе силы слабо пробормотать:

— Ребята, я только посижу немножко, а потом попробую встать…

Тут она заметила в окружившей ее толпе геофизика Мишку Салмина, возвышавшегося над остальными. Он не принимал участия во всеобщем кудахтанье и, видимо, только что подошел, потому что стоял позади всех. Поняв, что происходит, Мишка молча раздвинул плечом ребят и осторожно поднял Машу на руки. Все так же молча он аккуратно спустился со злополучного крыльца и широкими шагами потопал на улицу в направлении ближайшей поликлиники, которая была в двух кварталах отсюда. Сзади, спотыкаясь, рысцой бежала Машина однокурсница, таща забытую на ступенях сумку подруги.

В поликлинике Мишка усадил Машу на стул перед кабинетом хирурга, предварительно согнав с него молодого парня, держащего перед собой загипсованный палец.

— Посиди, я сейчас, — буркнул он Маше и удалился в сторону регистратуры. Вскоре он приволок за собой пожилую женщину в белом халате, которая на ходу возмущенно говорила, что карточку заполняют в регистратуре, а не возле врачебного кабинета. Тем не менее, увидев беспомощную Машу, она смилостивилась.

В кабинет врача Мишка снова втащил Машу на руках. Так же она была доставлена и на рентген, и обратно. Когда выяснилось, что никакого перелома у нее нет, а есть просто сильный вывих, который тут же и был вправлен, молоденькая медсестра, оформляя Маше больничный, дружески улыбнулась ей: