суток в каменном мешке, да еще в компании с сомнительными личностями. После демарша с ножом Илья и себя к таковым причислил.

* * *

Свобода встретила тусклым светом, пылью, лохмато припорошившей стены домов, да серой вереницей прохожих. Голодом, между прочим — тоже. С утра карантинников не кормили и, как найти пропитание, не сказали. Вообще никто ничего не разъяснил. Возмутительно! Бардак в Аду! Однако для вас, г-н Донкович, проявление — факт из ряда вон, а для них — банальнейший. Каждому объяснять, что тут и как, язык сотрешь. Сами разбирайтесь в здешней жизни если оно — жизнь . Желательно, правда, в самом начале процесса не сдохнуть от недостатка информации.

Потоптавшись на месте и немного обыкнув, Илья двинулся по мягко сбегавшей вниз брусчатке. Река протекала где-то там. Не вверху же, откуда он третьего дни был приведен стражником байкерского вида. Кстати, возвращаться к месту проявления категорически не хотелось. Хотелось: есть, выпить, отмыться, почистить изгвазданную одежду; поспать, наконец, по-человечески. К общему физическому дискомфорту прибавилась тревога: в карантине, как ни крути, присутствовала некая определенность, типа — прописки. Есть в паспорте штампик — иди мимо стражей порядка, помахивая кейсом. Даже плюнуть можешь в их сторону, вроде случайно. Нет — изображай паиньку, иначе получишь по башке: «бомж, черномазый, морда жидовская, глиста интеллигентская…» — в зависимости от того, какой именно тип не нравится блюстителю. Хотя, вот же в кармане — аусвайс с печатью. Прорвемся!

Мысль о работе согрела. Невостребованность грозила натуральным абстинентным синдромом. «Мы отравлены нашей работой и нашей востребованностью» — говаривал Азарий, светлая ему память. Надо бы ухнуть с головой в новые, неизведанные ощущения, — приключение ведь случилось, мать его ети, — нет, так и будешь бродить по пыльному Аду в поисках страждущих.

Ей Богу, щас рехнусь — успел помыслить Илья и вмиг потерял нить. Он и сам не заметил, как оказался в центре небольшой компании. Его окружили четверо мужчин /мужиков, пацанов, братвы/ местного разлива. Трое начали теснить в простенок. Четвертый остался на углу.

— Проявленец? — спросил центральный нападающий.

У него одного поверх грязного рубища была накинута легкая анахроническая курточка. Зубы во рту с короткой верхней губой торчали через один, а рыжеватая шевелюра по густоте напоминала собачью шерсть.

— Ну.

— Че нукаешь? Закона не знаешь? 3а непочтение к старожилам — штраф. Скидавай кожух. Дрянь, конечно, но и такой сойдет.

Расставаться с курткой Илье, мягко говоря, не хотелось. В ход пошел, уже оправдавший себя в деле защиты, нож. Запоздало пожалев, что не захватил из дому охотничий тесак, Илья выкинул лезвие.

— О, и ножичек отдай. Сам не схочешь, отберем, — осклабился собакоголовый. Отчаянная смелость Ильи не произвела на него никакого впечатления.

Подручные вожака разом ухватили проявленца за руки. Клещи получились не очень — хлипковат оказался народец. Самый из них высокий едва доставал Донковичу до плеча. В лицо задышали кислой вонью. Осталось, отбиваться ногами. Без замаха и без предупреждения Илья резко согнул и выбросил вперед колено. Чашечка пришлась аккурат в пах рыжему. Тот никак не ожидал от бледного долговязого проявленца такой подлости. Ведь они кто? Они ж как привидения по началу бродят, от прохожих шарахаются. Цыкни, все добро отдадут, да еще спасибо скажут за науку. Рыжий хрюкнул, хлюпнул от обиды носом и начал складываться пополам. Голова уткнулась Илье в грудь.

Правую руку больно рванули, левую, наоборот, выкрутили, до скрипа курточной кожи. Пинаться одновременно в разные стороны, оказалось несподручно. Илья прикинул, что будет дальше. Ни чего хорошего: его подержат, пока обиженный не придет в себя. А тот очухавшись начнет попросту месить человека. Ладно, если жизнь оставят несговорчивому дураку.

— Атас! — внезапно донеслось из-за угла. — Стража!

Разбойники как придвинулись, так разом и откачнулись, чем жертва тут же и воспользовалась. Обтянутый черной кожей, локоть полетел правому в лицо; левому попало кулаком. Нож к тому времени уже валялся под ногами. Илья его сам выбросил на всякий случай.

Стоявший на стреме бандит, рванул с места преступления первым. За ним подались левый и правый. Только собакоголовый стоял на месте, укрыв — руки ковшиком — зашибленное место. Вошедший в азарт, Илья собрался ему манехо добавить, но, проснувшийся рудимент дворового кодекса, по которому жили и дрались все нормальные мальчишки его поколения, не велел бить поверженного.

Из-за угла сначала показалось копье наперевес, потом сам стражник. В нем Илья с невероятным облегчением узнал своего первого от проявления знакомца. Блюститель порядка был в тех же штанах и кожаной жилетке «байкера» девятого века.

— Разбой? — деловито осведомился стражник.

Илью потряхивало, потому ответ несколько запоздал. Зато рыжий вдруг выставил в его сторону палец и плаксивым голосом затянул:

— Напал. Жизни меня лишить хотел. Убил он меня. Ой, убил! Мужчинское место мне откромсал.

— Яйца, говоришь, отрезал? А почему крови нет? — скептически заметил копейщик.

— Внутрь ушла, — выкрутился собакоголовый.

— Она че, змея? Врешь ты все. Опять за старое взялся? Сколько их было? — спросил стражник у Ильи.

— Вместе с этим — четверо.

— Ушли?

— Туда, — махнул вверх по улице Донкович.

— А тебя, значит, из карантину выпустили уже?

— Только что. Больницу ищу.

— Хворый оказался?

— Я врач. Велено, на работу определяться.

Разбойник между тем бочком, бочком, по-крабьи, начал отодвигаться. Но «байкер» хватился только, когда собакоголовый рванул вверх по улице, хоть и раскорякой, но быстро.

— Упустил — спокойно посетовал копейщик.

— Можно еще догнать, — возразил Илья, подбирая нож. Левый рукав куртки сзади-таки надорвался. Обхватив себя, он исследовал прореху. Результат настроения не прибавил. Сильно отрицательных эмоций тоже не случилось. Неприятно, конечно, являться к новому месту службы не комильфо. Но трехдневная, непролазная щетина, — борода у него росла как у всех основоположников вместе взятых, — и некоторый беспорядок в одежде не должны стать решающими поводом для отказа. Посмотреть на местных — таких нельзя на люди пускать. Однако — бродят.

— Охо-хо, глупые вы, проявленцы, — не проницая во внутренние противоречия Ильи, посетовал знакомец. — Пока тут обыкнетесь, много воды утечет. Это, опять же, если живой останешься. Гляди: догнали мы татя, скрутили, на суд отволокли. Он тебя же оболжет. А друзья подтвердят: шли, мол, тихо мирно, никого не трогали, а проявленец ножом напугал. Они де со страху побежали, а Прошка не смог. Ты его, стало быть, искалечил. Прошка порты скинет и предъявит синюю мотню. И что? А — то! От штрафа до очистных. Суд здесь короткий.

— Заметил уже.

— Видал, да? Горимысл с Иосафат Петровичем еще ничего. А Лаврюшка Хвостов совсем дурак. Хотя, тот же Иосафат дальше