на фига тебе это, Илья Николаевич? Потому как ни местных нравов, ни обычаев ты не знаешь. А с другой стороны: человек — везде человек, со всеми своими радостями и горестями, с дерьмом и соплями.

В середке вольготно расположился невысокий плотный мужчинка, — рубаха с запояской, картуз не снял даже когда сел за стол, лысина у него, что ли? — макнул в чернильницу ручку и навис над белым плотным листом. Как есть — купчина собрался сальдо с бульдой скрестить.

Слева пристроился тощий человечишка в куцем пиджачке и круглых проволочных очках. Колхозный счетовод с маузером на боку и мандатом за пазухой? Следователь НКВД районного масштаба?

— Вста-а-ть! — тут как тут выскочил урковатый парень, который третьего дни вел Илью по лестнице. Донкович, привычно, прошкрябал курткой о стену. В левом углу суетливо вскочил харьковчанин. В правом молчали.

— Помогите встать своему товарищу! — уставил на Илью кривоватый палец чекист.

— Его теперь только трубы Страшного Суда поднимут, — хрипло, как со сна отозвался Донкович.

— Помре сам или помогли? — пророкотал буслаевидный детина.

— Сам.

— Это — он! Он! — тыча в Илью, кинулся к решетке сосед. — Я видел. Я сообщил!

— Ваш сигнал принят, — заверил его чекист.

О как быстро договорились!

— Требую внести в протокол, — зашелся тем временем чекист. — Совершено убийство заключенным своего товарища.

— Карается отправкой в отряды, — меланхолично заметил бас. — Но сначала тело осмотрим.

— Мне и так все ясно, — уперся очкастый. — Убил из корыстных побуждений, дабы завладеть имуществом. Записали?

— Ниче я не писал, — отозвался картуз. — Папир кончился. Надо к господину Алмазову за чистым листом посылать. А пока Ивашка бегает, тело осмотрим.

— Нет, это возмутительно…

— Ну-ка, ну-ка? — ехидно переспросил «картуз». — Чем ты недоволен?! Тем, что чистый государственный папир господин Алмазов по счету выдает?

— Не это. .

— Это, это! Так и запишем. У меня для твоих возмущений отдельный листок припасен. При свидетелях сказано.

— Не было этого!

— Было. Было!

— Кончай базар, — конструктивно грянул бас. — Пока Ивашка за гумагой бегает, дело надо править. Вы, двое, покойного разденьте и положите у решетки, сначала кверху пузом, потом кверху гузном.

Стараясь не испачкаться, Илья начал раздевать, закоченевшее тело. Всей одежды, оказалось, квадратная тряпка с дырой для головы и поясок. На веревочке болтался тощий кошель.

— Из каких такой будет? — задумчиво прогудел «Буслай», разглядывая, не до конца разогнутый, труп. — Слышь, лекарь, говоришь, сам преставился? От заразы, или как?

— От болезни, — осторожно пояснил Илья.

— Зараза у него переходчивая?

Отвечай тут! Совратъ? А вдруг придет штатный судмедэксперт и примитивно объяснит трибуналу, что за болезнь у почившего. Тут ведь и так и эдак можно повернуть. Тогда — сидеть не пересидеть. Да еще лжецом ославят. В компании чокнутого хохла оставаться не хотелось. А следователь-то как обрадуется. Не иначе, Илье государственную измену припаяет: от усекновения головы, до отправки в горячий цех — уголь под котлы таскать.

— Если долго рядом с ним жить, есть из одной посуды, спать в одной постели, — начал изворачиваться Донкович, — можно заболеть. Но это совсем не значит, что сразу наступит смерть. Сия хворь излечима.

— Не запутывайте следствие, проявленец, отвечайте на поставленный вопрос! — влез трибуналыцик в куцем пиджачке. — Назовите болезнь.

— Казеозная пневмония, — осторожно выговорил Илья и весь подобрался. Сейчас его могли приговорить к пожизненному заключению в карантине.

Но, обдуманное и взвешенное признание, повлекло за собой совершенно парадоксальные выводы судей:

— Болезнь пневмония общеизвестна, — категорично заявил «пенсне». — Для окружающих она не опасна. — А далее шёл головоломный выверт. — Проявленец объявивший себя врачем, считаю, нарочно запутывает следствие, то бы и далее жить в условиях изолятора на полном государственном обеспечении.

— Ну, что пишем? Не переходчивая? — потребовал купчик.

— Нет! — категорично рубанул ладонью воздух левый заседатель. — Мы тут столкнулись с актом прямого саботажа…

— Пошел чесать, — прогудел «Буслай». И — Илье: — Ты вижу, человек неглупый, понимающий, может, даже. Скажи, если мы вас отпустим, заразу по слободе не понесете?

— Нет, — с облегчением заверил его Илья.

— На лицо также, — не унимался «чекист», — имеет место сговор одного из членов трибунала с подследственным.

— Этого писать не буду.

— Тогда считаю своим долгом донести о коллективном заговоре, имеющем своей целью…

Событие, оборвавшее речь чекиста не столько позабавило, сколько озадачило. Хотя, что такое скандал во властных структурах? Мог бы уже и притерпеться. В родном парламенте, да и в неродных тоже случались выяснения при помощи мордобоя. Что уж про Ад толковать!

Буслаевидный мужик с неожиданным проворством перепрыгнул низкий стол, крутнулся на каблуках и на краткое как дуновение смерти мгновение навис над чекистом, а далее, не размениваясь на политесы, со всей силушки влепил, означенному члену трибунала, солидного леща. Не рассчитанная на такие нагрузки комплекция легко порхнула над дальним концом стола и приземлилась у стены.

— Требую, записать…

— Щас я те пропишу. Только подойди поближе, — плотоядно улыбнулся купчик.

Ко всеобщему разочарованию продолжения полемики не последовало. Чекист нарочито долго со стонами поднимался, отряхивал одежду, охал и наконец с видом оскорбленного достоинства занял свое место.

— Записал, — между тем, констатировал председатель. — «Проявленца неизвестной нации, незнамо как зовут, проявившегося девять дней назад, считать умершим своей смертью от непереходчивой болезни. Проявленцев: Илюшку Донкова и Харитошку Онипченка, явившихся в городе Дите, Алмазной слободе три и шесть дней назад, из карантину выпустить. Ренкамандация…  тьфу! Штафирка, как написать-то?

Но «чекист», состроив брезгливую мину, отвернулся.

— Запишем: один идет младшим помощником в лекарню. Другой…  куда другого? Эй, Харитошка, какое дело дома справлял?

— Надзор за общественным порядком. Старостой был, — елейно пропел харьковчанин.

— Эк куда хватил! До такой должности у нас трубить и трубить, — прогудел бас. — На общественные работы пойдешь.

— Протестую, — нарушил собственный бойкот чекист. — В лице товарища Онипченка мы имеем готового спеца по надзору за контингентом.

— Записал: направлен на общие работы. Будешь свою закорючку ставить? — обернулся председательствующий к вредному заседателю.

— Нет!

— И не надо. Пойдет при одном воздержавшемся — большинством голосов.

— Вы не имеете права!

— Имеем.

Были сборы недолги…  тряпочный кошелек, что совсем недавно болтался на запояске покойника, мелькнул в руках харьковчанина. Илья машинально охлопал свои карманы. Нож, зажигалка «Зиппо», — чем он интересно будет ее заправлять? — документы были на месте.

Процедура выпущения прошла в торжественном молчании. Каждому сунули квадратный талон /квиток, паспорт, папир/ с именем и печатью. В центре круга шла кривоватая надпись: «Слобода Алмазная». Удостоверение, значит, местной личности. Просто, как мычание.

На законный вопрос Ильи, где находится больница, ответствовал бас:

— Дойдешь до реки. Там — рядом.

Харьковчанин спрашивать не стал, как только приоткрылась дверь, юркнул и был таков. Понятно — девять