— Не надо, — слабо улыбаюсь я, радуясь, что мы съехали с зыбкой танцевальной темы, — Алин, а ты почем квартиру хотела сдать?

Подружка смотрит на меня испытующе, кажется, уже поняв, с каким предложением я хочу к ней подкатить.

Нет, конечно, говорят, что друзей и денежные дела нужно разводить в стороны, но с Алинкой мы съели куда больше, чем пуд соли.

Да и идти мне сейчас некуда. Жить в нашей с Дэном квартире, пока нас не разведут? Может, еще и на «брачном ложе» спать? На том самом, на котором он Людочку так старательно наяривал!

— Ну, можем и договориться, — хмыкает Алинка задумчиво, и я понимаю, что мне таки есть где кинуть кости, — ты уверена? Точно к Дэнчику обратно не убежишь?

— Ты издеваешься, да? — хмуро интересуюсь я.

Конечно, да, она издевается.

А потом вытягивает из кармана джинс ключи и подталкивает ко мне.

— Живи, киса, только счета по коммуналке оплачивай, — фыркает она, — и Мандарин остается на тебе, я пока боюсь его перевозить. А вдруг передумаю? Чего коту стресс устраивать? Только вискасом его кормить не вздумай. Он у меня на холистиках сидит.

— Берешь аренду за квартиру кошачьим кормом? — я фыркаю, но потом поддаюсь скребущейся под дверью совести. — Алин, я так не могу, давай лучше ты нормальную цену назначишь. Я ведь не нищеброд, и…

— Вот когда я решу остаться у Акура насовсем — мы с тобой и поговорим за цену, — вздыхает моя чрезмерно щедрая подружка, — а пока… Я говорила — я боюсь. Если мне приспичит возвращаться, лучше будет, если это будет все-таки не в сданную квартиру. С тобой-то мы разберемся если что.

Ну, если так…

Совесть моя по-прежнему поскребывается, но уже не так настырно.

В конце концов, я знаю Алинку, навязать ей что-то, противоречащее ее капризу, нереально.

— Только учти, — Алинка щелкает по ручке своей чашки длинным ноготком, — неделю назад и сверху, и снизу сняли квартиры. Понятия не имею, кто там, гастролеры какие-то. Но они очень шумят по вечерам. По-очереди. То снизу, то сверху. Баб водят. За неделю ни разу не повторились. Так что, честно скажем — тихими соседями я похвастать не могу.

— Я переживу, — я устало пожимаю плечами.

Главное чтоб соседями не были Людочка и мой дорогой пока еще не бывший муж!

— Смотри, смотри, Эмиль, там та девчонка!

Острый локоть Эрика тыкается Эмилю между ребер, и ему приходится бросить скучающий взгляд вниз. Иначе итальянец попросту не отвяжется.

Там, у ярко-синей, стильной, но такой бабьей тачки действительно обнимаются две девицы. По-дружески и весьма невинно. И чего в этом такого уж особенного, что нужно мешать друзьям курить?

Эмиль молчит, выдыхая из груди горьковатый дым сигареты. Паршивой сигареты, но на то, чтобы приглушить досаду от очередного облома, она Эмилю сгодилась.

— Зачетная же попка у нашей феи, — возмущенный такой сухой реакцией, продолжает Эрик.

Кажется, у русских есть поговорка «чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало». Эмиль её адаптировал под себя — пусть себе Змей пускает слюни на баб, лишь бы мой мозг до конца не выклевывал.

Девчонки и вправду были очень даже. Обе — стройные, одна — уже знакомая Эмилю соседка снизу, приходила ругаться на слишком громкие громыхания гантелей об пол.

Полы в этих русских квартирках будто из бумаги склеивали. Один вопрос — как не проваливались.

Брюнеточка, та самая, на которую перевозбудился побратим Эмиля, стоит спиной к их балкону. И по спине по этой живописно рассыпались темно-русые волосы.

Нужно сказать, задница у этой девчонки и вправду была шикарная. Правда, чтобы разглядеть её под тем мешком, что она на себя напялила, Эмилю еще в лифте пришлось поднапрячь собственное зрение.

И кто позволил женщине с настолько красивой задницей выйти из дома, нацепив на бедра эту половую тряпку?

Мешковатая, из темно-синей джинсы юбка, способная испортить даже такую шикарную пятую точку.

Нет, Эмиль в курсе, что не все дамочки носят мини — и это они зря, тем более — жарким летом, но то, что надела эта мышка, было жесточайшим надругательством над женской одеждой.

— Давай, отдай должное моему хорошему вкусу, — теребит Эмиля за локоть неугомонный Змей, — скажи же, эта попка создана для постели.

— Ничего такая, — лениво роняет Эмиль, тем более что итальянец знает — большего одобрения от Эмиля он не получит. У шведа было с чем сравнивать, он для себя эталон избрал.

А Эрик… Этот вообще, по мнению Эмиля, страдал особой формой близорукости, затаскивая в постель буквально каждую смазливую бабу, что попадалась ему по пути.

Самый главный критерий пригодности для секса — чтоб были совершеннолетние. Уже это по меркам Эрико Лусито является поводом рассмотреть их как объекты для траха. Ему многого не надо было. Ему надо было многих. И желательно — при минимальном перерыве. Трехдневный недотрах для итальяшки всегда оказывается нестерпимой пыткой.

— Ничего? — Эрику, кажется, по-настоящему скучно, потому что в любой другой ситуации он в бутылку бы не полез, а сейчас вроде как вошел в раж. — Да ты просто надеешься сам её первый поиметь, вот и строишь из себя. Я бы засадил между этих булочек хоть сейчас.

— Ты еще погромче поори, чтобы она ничего не услышала, — ухмыляется Эмиль, сбрасывая окурок в консервную банку на углу балкона.

Предупреждает он, конечно, зря — весь разговор велся на итальянском, благо Эмиль его учил еще в школе. Не сказать, что хорошо знал, но для общения со старым другом ему хватало.

Эрик наблюдает за девчонками, вслушиваясь в их треп. Пристально. Придирчиво щурясь на брюнеточку, такую сейчас далекую.

— Она же не живет здесь, — резонно напоминает Эмиль, — вот сейчас она наобнимается с подружкой, сядет в машинку и свалит. И когда она здесь в следующий раз появится — у тебя уже член отсохнет от ожидания.

— Ну и за кого же ты меня держишь, Эмиль? За идиота? — покачивает головой итальянец. — И к твоему сведению, уедет сейчас она, — палец моего друга тыкает в блондинку, — а сеньорита Горячая Попка останется в её квартире, будет кормить кота и поливать кактусы. Так что я её отжарю. Не позднее, чем завтра.

Нет, дело не в том, что разговорный русский у Змея лучше, чем у Эмиля. А в том, что у него длиннее уши. Эмиль же был в глубокой прострации, не подслушивал болтовню баб у подъезда.

В списке осталось двенадцать фамилий. И если он не найдет лису этим летом — то придется признать — он совсем её потерял. И нет ни малейшего шанса её разыскать!

— Делать тебе нечего, да, Змей? — Эмиль покачивает головой, тяжело опираясь на балконные перила. — Мы ведь сюда не только на твои блядки приехали. Помнишь?