как надо, между большим и указательным пальцами, проходится колючим дымом по роговице правого глаза, и я остервенело тру его. Три часа двадцать пять минут утра, пятнадцатое октября 200… года. Тель-Авив, гостиница «…тон». Сегодня, двенадцатью часами позже, в этом просторном зале два богатых отпрыска еврейских родов с грузинской внешностью и бухарским происхождением, оттопыренными карманами и пожилыми женщинами в затертых халатах в качестве гостей соединят свою судьбу навеки. Судя по развешанным всюду жидкокристаллическим дисплеям, демонстрирующим фотографии счастливой пары, носатая чернобровая субтильная невеста вполне довольна своим лысым небритым женихом. Еще бы! Парочка была запечатлена то возле шикарной машины, то у строящегося трехэтажного дома, то на пляже (не израильском, их-то мы знаем) в окружении смуглых красоток с венками на шеях. Гавайи? Грузинские или бухарские свадьбы в тель-авивских гостиницах стартуют с ценника в миллион евро. Гостей бывает человек 800, лица все одни и те же: сегодня они на свадьбе, завтра на бар-мицве, послезавтра на брит-миле… Плотные конверты с наличностью и чеками циркулируют между ними, не успевая даже осесть на банковских счетах. Я снова сплюнул; в курилке нечем дышать, и лишь воспаленные глаза бьют красным сквозь завесу сигаретного дыма, по плотности не уступающего концентрации пыли где-нибудь в эпицентре хамсина*. Хотя Б-г его знает, бывают ли у этих хамсинов эпицентры.

Я смотрю на Славика с Игорьком. Они классические «русские в Израиле». Живут оба в Бат-Яме**, что само по себе уже является некой характеристикой, читают, смотрят, слушают только русскоязычное, благо в Стране обетованной этого навалом, от газет до телеканала. Носят обязательные для таких как они золотые браслеты или цепи – признак благосостояния, однако! Зарабатывают (шесть рабочих дней в неделю) около полутора тысяч долларов в месяц, для Израиля это немного. Зато приехать «гостевать» с цепурой – шик. Иврит знают на уровне полутора десятков общих слов и выражений, учить больше не намерены – а зачем? Все что надо по работе им объяснят, благо русскоязычные есть везде, водки они купят в русском магазине, выпьют с русскими друзьями под журчание Первого канала из телевизора.

Я смотрю на Славу и Игоря и думаю, что из-за таких вот гастрабайтеров с израильским гражданством, за … лет, прошедших с момента «большой алии» ***, мнение о русских сильно упало в глазах израильтян. То, что раньше воспринималось с доброй улыбкой сейчас удостаивается лишь пожимания плечами – понятно, мол, русский же! А то, что граничило с непониманием, превращается в усталость и, как следствие, в злобу. Я смотрю на них и гашу тлеющий в глазах уголек неприязни. Я не берусь ничего им доказывать и объяснять, воздействовать на какие-то струны в их душах. Я просто вижу молодых ребят, приезжающих в Израиль, снимающих дешевые квартиры, служащих по три года в боевых войсках израильской армии, подрабатывающих также, как и эти мужики, чтобы иметь возможность и учиться и кушать каждый день… А на каждой бирже труда сидят десятки Славиков, сотни Игорьков, они крадут рабочие места у тех, кто хочет прожить всю свою жизнь в Стране и рассуждают за бутылкой водки, не податься ли в Германию. Или в Штаты. Мне хочется встать и сказать им, чтоб они валили туда поскорее, но вместо этого я зажигаю очередную сигарету. Через десять минут мы пойдем расставлять стулья и столы в огромном зале и надо накуриться впрок. И я послушно поддакиваю, пока мои напарники обсуждают сиськи Михаль, помощницы Давида, и решают, где они будут бухать после работы. Докурив мы идем в зал, где катаем круглые столы, носим прямоугольные и с помощью тележек перекатываем с места на место стопки стульев. Игорь и Слава поминутно останавливаются, ходят попить, в туалет, попросить у поваров «пожрать че-нить» и откосить от работы несколько лишних минут. Работать с ними неприятно, но других напарников у меня нет. Жаловаться на них бесполезно: они постоянные работники гостиницы, я лишь временный. Когда через два часа я сам решил отлучиться попить, у дверей меня чуть не сшиб Давид. Он сощурился, взглянул на прилежно расставляющих стулья Славу и Игоря, перевел взгляд на меня и вопросительно поднял брови.

– Мне… я попить, – проблеял я.

– Иди, – процедил Давид, качая головой. – Не задерживайся, твои товарищи не должны работать одни.

В семь утра я выхожу из гостиницы и глубоко вдыхаю наполненный запахом моря воздух. Я тороплюсь домой, мне надо принять душ и несколько часов поспать, чтобы привести себя в форму перед одним важным мероприятием, которого я ждал, сам не зная, на что надеюсь, три месяца. В два часа дня у меня встреча с Виталием.

***

Мы сидим в ресторане «Mesa». Года назад я здесь работал на мойке посуды и даже не мог представить, что когда-нибудь облокочусь на кожаную спинку стула стоимостью в треть моей зарплаты и буду изучать VIP-меню. Здесь изредка обедают премьер-министр Израиля и главная баскетбольная команды Страны, бывали Абрамович и Березовский, Пугачева и Аллегрова, а меня неудержимо клонит в сон. Я вообще выбиваюсь своей футболкой, джинсами, длинными волосами и сережками в ухе из общей сытой корректности разговаривающих вполголоса бизнесменов.

Человек, сидящий напротив меня, уверен, как и большинство его так называемых коллег, что начинающие писатели, находясь в эмиграции, не общаются друг с другом. Он думает, будто я не подозреваю, кто он на самом деле и чем занимается в Израиле. И я подыгрываю ему также, как и Игорю со Славой, спокойно обсуждая феномен Пелевина, скандальность Лимонова и пророчества Сорокина. Притворство разнится лишь ценой антуража. Виталий заказывает себе лобстера, я – плечо ягненка с бататовым пюре и каперсами. Внутренне усмехаюсь – если в «Mese» не сменился шеф-повар, лобстер здесь редкая гадость. Нам приносят заказ, и я снова благодарю собеседника – назначая встречу он подчеркнул, что съеденное и выпитое будет только за его счет. Еще бы: откуда у нищего писателя двести долларов плюс чаевые за одно только блюдо? Мы едим, перебрасываясь ничего не значащими, общими фразами и Виталий, поправляя золотую запонку, хвалит здешнюю кухню. Я ему вторю и жду, когда начнется разговор, за который мне уже был заплачен солидный аванс в виде элитного обеда. Подают сыры и вино, и пока Виталий с видом знатока смотрит сквозь бокал на аляповатую люстру, я снова прокручиваю в памяти все, что мне успел рассказать Мишка Конев, потрясающий поэт, живущий в Канаде.

В девяностые, после массовой утечки мозгов из бывшего Союза, руководители некоторых российских издательств, кто раньше, кто позже приняли гениальное в своей простоте