небо?

Это синее небо с прожилкой из облака,

Для чего человеку без радости мира?

Он играет со мной в поддавки и игрушки.

Но скажите тогда, зачем ему сердце?

То частящее сердце, которое плачет,

Для чего человеку без счастья ошибки?

Он глядит мне в глаза всех цветов малахита.

Но скажите тогда, зачем эти взгляды?

Если дальше игра в поддавки с синим небом,

На котором не ищутся радости мира.

А она грешила и каялась…

А она грешила и каялась.

Как ложилось, так и жила.

И когда небесам представилась

Звонко дрогнуло время-игла.

И неслась череда поклонников,

И ряды нерешенных дел.

Неспокойных и вовсе покойников -

Душ, идей, достижений предел.

А она грешила и каялась.

И несла белый свет в подолЕ.

И когда на заре преставилась -

Завещала грешить и мне.

Беру таблетку. Написано — счастье…

Беру таблетку. Написано — "счастье".

В продаже редко — ты соучастник.

Совсем немного. Всего две дозы.

Потом в дорогу. Побольше прозы.

Беру таблетку. "Любовь" — по сгибу.

Страдаю редко — не трачу силу.

Чуть-чуть для боли. Чуть-чуть для вдоха.

Иду по роли. Пока не плохо.

Ссылаясь на Блока

Это же вовсе неправда.

И ничего не меняется.

Поэт все также беспутен и кажется слишком печальным.

А голуби на окне все также друг с другом целуются.

И снова поэту хочется быть на их месте отчаянно.

Вот глядит в окно девушка.

Такая же грустно-прозрачная.

И думает, будто любит. Его пустого и взрослого.

Выношенного своими стихами.

Всеми днями проточными и невзрачными.

Девушка… Девушка. Ты любишь его? Не правда ли.

А у него все то же.

Аптеки, подвалы, набережные.

И черт со всеми, кто скажет хоть единое слово против.

Девушка, ты встретишь другого — не так глубоко пораненного.

Однажды, когда-нибудь.

Когда все будет совсем иначе.

Сусальный ангел

Но ангел тает. Он немецкий.

Ему не больно и тепло.

А. Блок

Там догорает все, что живо.

Там тает в дымке неживое.

И в детской сказке как-то лживо

Мед-пиво жалуют герои.

Христос глядит глазами бога

И сострадает. Так сложилось.

А у меня опять из слога

В груди полслова закружилось.

Сусальный ангел станет лужей.

Сгорят душа и чувства в пепел.

Скорей же тай! Кому ты нужен

Воск обращенный в человека.

И попрежнему слепа Луна…

И попрежнему слепа Луна,

А давно бы стоило прозреть

И понять, что истина одна,

Если жизнь одна, а дальше смерть.

И как раньше серый ледоход

С грохотом покатит по Оби.

Вот еще один надтреснут год,

Дальше только волны и круги.

Солнце врет… как раньше… как всегда,

Каждому и всем наперечет.

И ослепла оттого Луна,

Что привыкла, когда Солнце лжет.

Звезды

Вот снова упала, и я загадал

Выйти живым из боя!

Так свою жизнь я поспешно связал

С глупой звездою.

В. Высоцкий

Троссирующие. Звезд не видно. Ночь светлее.

Травмируют, хотя в соседа прилетели.

И падают, и отлетают к богу души.

Но богу недосуг молитвы слушать.

Земля и кровь, а в небесах чужие звезды.

И пулям кланяются все, кому не поздно.

Вот поклонился навсегда парнишка слева.

Свалилась вниз его звезда. Ночь потемнела.

Ты звонишь между двумя сигаретами…

Ты звонишь между двумя сигаретами.

Между двумя встречами.

Между "должен" и "можно".

И так годами. Или лучше летами?

Неподходящим вечером.

Когда все смутно и ложно.

Ты глядишь за мое плечо при встрече.

Между взглядом и взглядом.

Между признаньями.

День за днем. Мне не становится легче.

Ты как раньше не рядом.

Тишиной и молчаньями.

Мне хочется тебя и немоты…

Мне хочется тебя и немоты.

Все вымолчать от тошноты до дрожи.

И верить, что молчание поможет

И растворится. И настанешь ты.

Т. Сальникова

Мне хочется тебя и немоты,

Соощущений общности до дрожи,

Касаний пальцами сухой прохладной кожи

И исполнения несказанной мечты.

Мне хочется капелей на лице

И воспаленных губ от поцелуев,

И ревности (почти что не ревнуя),

И горечи, что вяжет нас в конце.

И если все не сожжены мосты,

Приди за мной в "прошедешее" июля,

Где мы чуть-чуть друг друга обманули.

Я жду тебя и счастья немоты.

В кровавой Мэри уже больше Мэри чем крови…

В кровавой Мэри уже больше Мэри чем крови,

И на диване уже больше лежа чем сидя.

Тебя штормит и ты супишь черные брови.

Как хорошо, что нас таких никто не увидит.

Сейчас пойдут разговоры о смысле жизни,

О том, что детство прошло, и это, в целом, хреново.

И эта Мэри ужасно путает мысли.

И под луной как известно всегда все не ново.

Спасем друг друга, вжимаясь губами в губы.

И всем понятно, куда приплывет наша джонка.

А утром мир прояснится похмельно-грубо.

Не забывай — жена твоя ждет ребенка.

У города нынче сезон дождей…

У города нынче сезон дождей.

Оплаканы дни и промыты насквозь.

Он снова под богом и снова ничей:

С собою и солнцем сегодня поврозь.

У города нынче сезон простуд.

Так вышло, не к сроку, не по часам

Вершится природно-погодный суд.

Иск мира земного пустым небесам.

У города нынче хандра всерьез,

А с ним загрустил о простом человек.

Хотелось напиться небесных слез,

Сойти в облака, да окончить забег.

Все на свете проходит…

Все на свете проходит,

Незаметно проходит.

И уже не щемит неслучившейся встречей.

Нервных строчек пурга больше не хороводит

И спокоен и ясен вкатившийся вечер.

Ты живешь как живешь.

Я живу как умею.

Не прошу ни взаймы, ни пустых разговоров.

Наше прошлое стало похоже на тени,

А вокруг суета, пустота и раздоры.

Я исчезну в былом.

Стану тусклым портретом,

Что повесит в душе твоя гибкая память.

Так-то, милый, ни правды, ни слов, ни ответов,

Чтобы больше души твоей тонкой не ранить.

Ничего, ничего не теряется…