двумя людьми, которые этого не знают.

Я слегка кланяюсь:

– Это вот – первый. А вот, – швыряю в него томиком словаря Даля, – вот и второй. Почитай-ка, кто такой кулак. Вслух, твоё сиятельство, вслух!

Димыч недоверчиво открывает словарь, находит нужное место:

– Кулак – перекупщик, переторговщик, маклак, прасол, сводчик, особенно в хлебной торговле на базарах и пристанях… Так ты что – в этом смысле?

– А других смыслов в настоящий момент нет! Так-то вот, граф…

Рукавишников озадаченно чешет в затылке:

– Да, Олегыч… Звиняй – погорячился. Слушай, а чего ты так рьяно за земельную реформу взялся? У нас дел – и так невпроворот, а ты ещё и этот хомут на себя взвалил…

– Дел, говоришь, невпроворот? – Я вытаскиваю из стола свои «путевые заметки». – Глянь вот на эту цифру!

– Что это? – недоумевает Димыч.

– Один земский доктор, настоящий энтузиаст-бессребреник, передал мне статистические данные, которые почти десять лет собирал в своём уезде. Вот эта цифра – детская смертность!

– Девяносто процентов? – На светлейшего графа Рукавишникова больно смотреть. – Это точные данные?

– Точнее не бывает!

– Но это же по одному уезду… – пытается хоть как-то смягчить свой шок Димыч.

– В других уездах ситуация аналогичная, не сомневайся! Плюс-минус пара процентов. Это истинная правда, братишка: из десяти младенцев до четырёх-пяти лет доживает только один![8]

– Твою мать! – выдыхает Димыч. – С этим надо что-то делать!

– Так а про что я битых три часа талдычил? Нет времени ждать, пока ты промышленность поднимешь на достаточную высоту! Население России вымирает, спасать надо немедленно!!!

– Что ты предлагаешь? Вот прямо сейчас? – вдруг твёрдо сказал Димыч, глядя мне в глаза. – Уже понятно, что Земельная реформа – мероприятие не на один год. Да и принесёт ли она сразу всем счастье и процветание – большой вопрос. Недаром при советской власти сельское хозяйство «чёрной дырой» называли – туда можно миллиарды вбухать, а оттуда – шиш! Как спасать? Раздать крестьянам все наши наличные запасы продовольствия? Чтобы они наконец досыта поели? Один раз…

– Не сыпь мне соль на раны, Димыч! – Я устало рухнул в кресло. – Сам знаю, что всех голодных не накормить. Или, вернее, накормить можно, но ты правильно сказал – всего один раз. На большее наших стратегических запасов не хватит. А ведь у нас ещё и война на носу… Эх!

– Реально можно накормить САМЫХ голодных! – после долгой паузы, явно что-то посчитав в уме, сказал светлейший граф. – Устроить эдакую продразвёрстку наоборот! Но тут один тонкий момент: кто будет составлять списки этих самых-самых голодных? Доверить это местным кадрам? Так передерутся в попытках раздать господдержку своим родственникам и друзьям, а не «самым голодным». Скажешь, не так?

– Учредить институт государственных комиссаров! – подумав, предложил я. – Набрать молодых офицеров из «конторы» Васильчикова! Пусть они прямо сейчас, зимой, прокатятся по стране, составят списки нуждающихся. А то ведь, боюсь, не одна сотня тысяч людей не доживёт до весны, причём в основном это будут маленькие дети.

– Слушай-ка, Олегыч, а ведь можно совместить полезное с… – Рукавишников глядел куда-то сквозь меня, прокручивая в голове какие-то варианты. – Раз поедут твои «опричники», можно будет возложить на них ещё пару ответственных функций. В том числе сделать так, что данное мероприятие станет самоокупаемым!

– Это как? – оторопел я, представив, что взамен выдаваемого государством хлеба, офицеры КГБ будут что-то забирать. К примеру, детей для работы на заводах и фабриках. Но нет – вряд ли Димка предложит такое, наверняка он нечто более хитрое придумал. – Давай колись, капиталист, чем ты нас осчастливишь!

– Предлагаю назвать операцию «Зимняя гроза». А поступим мы, стало быть, так… – медленно произнёс светлейший граф.

Глава 5. Интерлюдия. Где-то в Пензенской губернии

Платон Николаевич Чегодаев – помещик средней руки Сердобского уезда Пензенской губернии изволил завтракать. Он не торопясь намазывал свежайшее сливочное масло с собственной маслобойки на кусок ещё тёплого кипейно-белого, пышного каравая, укладывал сверху добрый кусок прозрачно-розовой ветчины, с удовлетворением озирал получившееся истинное произведение искусства и со смаком откусывал. Наполовину прожевав, шумно отхлёбывал из громадной чашки чай с сахаром, ромом и сливками и жмурился от удовольствия. Покончив с одним куском, он отрезал новый и всё повторялось.

Его супруга, Анна Петровна Чегодаева, сидела напротив него и любовалась мужем. Сама Анна Петровна полагала ветчину с утра пищей тяжеловатой, а потому ограничилась лишь яичницей из пяти яиц, тёртой редькой, холодной телятиной, малиновым вареньем и несколькими «бутербродами», как она именовала хлеб с маслом на заграничный манер. Чай Анна Петровна не любила и потому маленькими глоточками отхлебывала ароматный «мокко», который был также изрядно сдобрен сливками и сахаром.

Приехавший к Чегодаевым на рождественскую вакацию племянник-студент, учившийся в Казанском университете на юридическом факультете, ещё спал. Вчера он гулял допоздна по деревне и, по рассказам прислуги, вернулся домой только под утро. Платон Николаевич догадывался, что побудило Митеньку – так звали племянника – столь припоздниться. Наверняка мальчишка подыскал себе какую-нибудь деревенскую Сильфиду или Психею. Правда, сейчас деревенские наяды стали менее сговорчивы: за подобные услуги возьмут никак не меньше двух рублей. Впрочем, Митеньке грех жаловаться: в самый день приезда, Платон Николаевич презентовал Митеньке двадцать пять рубликов. Дело-то молодое. Раньше, лет пятнадцать назад, ещё до знакомства с Анной Петровной… Эх, бывало…

Но тут, со сладких воспоминаний, мысли Платона Николаевича оборотились к делам сегодняшним, невесёлым. Мужички-то в конец зазнались. Обнаглели. Хамы… Не далее как прошлым летом, Платон Николаевич затеял с соседями псовую охоту. Потравить русаков. И что б вы думали? Трое из этих наглых мужиков посмели подать жалобу на потраву полей! Можете себе представить?! Мужичьё – на своего барина – жалобу?!! Разумеется, исправник отказался рассматривать эту «петицию» – ещё бы! Он и сам принимал участие в той злосчастной охоте. Выгнал жалобщиков взашей – и вся недолга! Земский начальник, добрый приятель и сосед Платона Николаевича, Алексей Петрович Дриндинский тоже прогнал хамов, пригрозив посадить в холодную. Но каковы мерзавцы?! Платон Николаевич желчно усмехнулся: вот вам и последствия отмены телесных наказаний! Не пороты давно – вот и зазнались! И ведь это ещё – цветочки, а ягодки, надо полагать, только ожидаются!..

Платон Николаевич зябко передёрнул плечами. Четыре года назад, когда после кончины императора произошла смута, в соседнем уезде полыхнули два имения. И если бы не прибывшие из губернского города воинские команды – неизвестно что случилось бы в соседних уездах. В том числе – и в его родном, Сердобском…

Платон Николаевич сокрушённо покачал головой. Нет, не будет порядка при новом императоре, не будет… Он молод, полон всяческих «идей», и хотя