себе хорошего отношения со стороны бойцов Красной Армии, незачем было ему жаловаться на их настороженность. Он быстро нашел с ними общий язык. Они ему доверяли, выбрали командиром. В дружеских отношениях с ним были и Фрунзе, и Куйбышев, и Гусев. А вопрос о том, быть ли ему в партии, видимо, был для него не простым.

Вам известна его требовательность к себе. Вероятно, он считал, что пока еще не имеет морального права вступать в партию, так как слишком мало сделал для революции…

Мне захотелось узнать, когда и где познакомился Гусев с Карбышевым.

— Если не ошибаюсь, — ответила Елена Дмитриевна, — еще в Москве…

В ее памяти навсегда запечатлелась та суровая година. Конница генерала Мамонтова совершила стремительный прорыв во внутренние районы страны. Сюда же устремились полчища Деникина. Республика в опасности. Вражье войско так и рвалось к столице с разных сторон.

Ленин срочно создает вокруг нее глубокую оборону. Он собственноручно обозначает на карте границы Московского укрепленного района. Определяет узловые и опорные пункты обороны: Витебск, река Днепр, Чернигов, Воронеж, Тамбов, Шацк и окрестности самой Москвы.

Вся эта территория была разбита на сектора и объявлена на военном положении. Само собой разумеется, Московский сектор — главный и по своему стратегическому значению, и по масштабам территории. В него вошли, кроме Московской, Тульская, Рязанская и несколько уездов Смоленской губернии. Московским сектором руководил член реввоенсовета республики Сергей Иванович Гусев.

Строить оборону без военных инженеров немыслимо. Где же их взять? Гусев обратился за помощью к профессору Константину Ивановичу Величко, возглавлявшему коллегию по инженерной обороне государства при Главном военно-инженерном управлении. Величко в числе других привлекает к оборонительным работам бывшего царского подполковника Дмитрия Михайловича Карбышева, кстати заметим, любимого ученика по Военно-инженерной академии и помощника в подготовке Язловецкого плацдарма для знаменитого Брусиловского прорыва в первую мировую войну.

В кругу армейских специалистов хорошо знали Карбышева. Успело дойти до молодой советской столицы донесение военно-революционного комитета 8-й армии из Могилев-Подольска: отрядный инженер красногвардейского полка с небольшим числом саперов, почти без транспортных средств сумел наладить стойкую защиту, укрепил позиции вокруг города и мосты на Днестре, благодаря чему было сорвано наступление частей белогвардейского генерала Щербачева.

Отрядный инженер — Карбышев.

Вскоре он вызван в Москву. Отсюда немедленно командируется в Тулу. После Тулы — новое поручение, чрезвычайно важное. Провести инспекцию инженерных работ в отрядах завесы на границе с Украиной, оккупированной войсками кайзеровской Германии. О результатах поездки Карбышев доложил Величко, который и передал материалы обследования Гусеву.

— Заочное знакомство?

— Полагаю, Сергей Иванович в Главном военноинженерном управлении не один раз бывал. Там впервые и свиделся с Карбышевым. А нам с вами, пожалуй, пора попрощаться, — сказала Елена Дмитриевна тоном, не терпящим возражения. Встала из-за стола и протянула мне руку

…Любопытные детали, характеризующие Карбышева, сообщила дочь Сергея Ивановича Гусева — писательница Елизавета Драбкина, автор популярной книги «Черные сухари». По счастливому стечению обстоятельств мы оказались соседями по дому.

Она знала Карбышева и по Харькову, и по Москве. Уверяла меня, что Дмитрий Михайлович многие годы внешне почти не менялся. Моложавый, добродушный, веселый. Сразу бросалась в глаза редкая по тем временам прическа с пробором посреди головы. Точно такая же, как у Михаила Николаевича Тухачевского и Бориса Михайловича Шапошникова.

Моя собеседница полагала: прическа — единственное, что осталось в Дмитрии Михайловиче от старого офицерского облика. Да и это ведь всего-навсего пустячная внешняя примета.

Высказала убеждение:

— Карбышев как никто другой мог бы преподавать правила поведения в обществе. Учить вежливому и учтивому обращению с людьми…

Моя соседка посетовала на то, что теперь в учебных заведениях этому мало уделяют внимания.

Запомнила она характерную для Дмитрия Михайловича манеру речи — спокойную, мягкую, приятную. А по смыслу речь его всегда была очень ясной, приковывающей внимание слушателей.

— Он нечетко произносил букву р. Вместе с нею, как будто прилипнув к ней, звучала буква л, но не было и в помине картавости.

— Часто ли бывал у вас Дмитрий Михайлович?

— Очень редко. Но родители встречали его с удивительным радушием, как давнего и доброго приятеля. Когда его знакомили с кем-либо из наших гостей, отец, рекомендуя, шутливо прибавлял: «Мы из одного профсоюза». Спрашивали: «Какого?» Следовал ответ: «Профсоюза чертежников». Возражали: «Такого нет». А он на это: «В наше время был. Для тех, кому кормилицей служила готовальня».

Сосланный в 1897 году в Оренбург, Сергей Иванович напечатал в местной газете объявление: «Даю уроки по предметам курса реального училища и принимаю чертежные работы».

Примерно такое же объявление в 1906 году приклеил к оконному стеклу своей комнаты Карбышев, уволенный из армии и оказавшийся без средств к существованию во Владивостоке.

Оба чертили безукоризненно точно, с профессиональной хваткой.

— Отец любил петь. В молодости его прочили в артисты оперы. Всех восхищал его мощный и сочный баритон. А уж народные или революционные песни вслед за отцом-запевалой у нас всегда пели многоголосым хором, — вспоминала Драбкина. — Но никогда в этом хоре я не слышала голоса Дмитрия Михайловича. Может быть, у него был плохой слух и он стеснялся петь?.. Зато однажды, пока продолжался импровизированный домашний концерт, он нарисовал карандашом на листках блокнота моих родителей. Набросал смелой рукой, не пользуясь резинкой. И мать, и отец получились у него очень похожими и очень смешными. Нарисовал и отдал карикатуры на память хозяевам…

Сергей Иванович, добродушно посмеиваясь, называл Дмитрия Михайловича земляком, хотя Гусев родился под Рязанью, в Сапожке, а Карбышев — сибиряк, омич. Когда Дмитрий Михайлович появился на свет, родители понесли крестить младенца в Казачий собор. Монументальный собор возвышался над всеми строениями Омска, основанного при впадении реки Оми в Иртыш.

Сюда, в Омск, в январе 1909 года в снежную круговерть примчался на санях ссыльный большевик Гусев, бежавший из Березова. Сергей Иванович старался находиться в людных местах, где пришлый человек незаметен. Так ему поневоле пришлось отстоять богослужение в Казачьем соборе. Вот почему в шутку он и называл себя земляком Карбышева.

…Последний наш разговор с дочерью Сергея Ивановича Гусева был недолгим. И не у нее дома, а в Сокольниках, в пахнущем лекарствами холле больницы, куда я пришел ее навестить.

— Перед тем как сюда ложиться, — почти прокричала она, потому что не слышала себя без слухового аппарата, — перелопатила весь свой архив. Вас интересует Карбышев. А мой отец бережно хранил две его фотокарточки. Право не знаю, куда могли подеваться. На обратной стороне одной из них Дмитрий Михайлович написал известное изречение Максима Горького: «Лучшее наслаждение, самая высокая радость в жизни — чувствовать себя нужным и