– Почему Пасху у нас называют Истер? – спросил я.

– Потому что наш Господь умер и воскрес на Востоке[1], разумеется, – ответил Сеолнот.

– Навоз лошадиный, – отозвался я. – Ее называют Истер в честь праздника Эостры, и вам это известно.

– Это не… – начал возмущенно Сеолберт.

– Эостры! – перебил его я. – Богини весны! Богини зачатия детей! Вы, христиане, украли у нее и имя, и праздник!

– Не слушайте его! – завизжал Сеолнот, но он знал, что я прав.

Эостра – богиня весны, и богиня веселая при этом, из чего следует, что много детишек рождается в январе. Христиане, естественно, стараются прекратить это веселье, заявляя, что название Истер связано исключительно с Востоком, но, как обычно, христиане городят чушь. Истер – это праздник Эостры, и вопреки проповедям о торжественном и священном смысле Пасхи народ по большей части не забыл еще о долге перед Эострой, поэтому каждую зиму детишки исправно появляются на свет. Все три года, которые я прожил в Сестере, я неизменно настаивал на празднике в честь Эостры. Там выступали огнеходцы и жонглеры, музыканты и акробаты, проводились борцовские поединки и скачки. Ставились прилавки, где продавался любой товар от посуды до драгоценных украшений. А еще были танцы. Попам не нравятся танцы, но люди все равно пляшут, а если есть пляски, то и дети родятся в срок.

В этом году все шло иначе. Христиане решили создать должность епископа Сестерского и датой вступления его в сан назначили Пасху. Звали нового епископа Леофстаном. Я никогда не встречался с ним и знал лишь то, что он едет из Уэссекса и заслужил громкую славу своей набожностью. Леофстан – ученый, как мне сообщили. Кроме того, женат, но, будучи провозглашен прелатом, храбро поклялся поститься три дня в неделю и соблюдать целибат. Слепой отец Кутберт, любитель всего забавного, рассказал об обете епископа, зная, что это меня потешит.

– Какую он дал клятву? – переспросил я.

– Не ублажать свою жену.

– Она, видно, старая или уродина?

– Говорят, что женщина не дурна собой, – покачал головой отец Кутберт. – Однако наш будущий епископ заявил, что Господь отдал за нас жизнь, поэтому самое малое, чем мы можем пожертвовать ради Него, – это плотскими удовольствиями.

– Да он дурак!

– Мне не следовало бы соглашаться с тобой, – пробормотал Кутберт. – Но да, господин, Леофстан – дурак.

Рукоположение дурака и привело Сеолнота и Сеолберта в Сестер. Они планировали церемонии и приглашали аббатов, епископов и священников со всей Мерсии, из Уэссекса и даже из Франкии.

– Мы обязаны обеспечить им безопасность, – настаивал теперь Сеолнот. – Мы обещали, что город будет защищен от любой атаки. Восьмидесяти воинов для этого мало! – желчно подытожил он.

Я сделал вид, что озабочен:

– Хочешь сказать, что, если придут даны, ваших церковников могут перебить?

– Разумеется! – Тут поп заметил мою улыбку и от этого взбесился еще сильнее. – Нам нужно пятьсот человек! Король Эдуард может приехать! Леди Этельфлэд обязательно пожалует сюда!

– Не пожалует. Она будет со мной сражаться против Рагналла. Если придут норманны, вам лучше просто молиться. Ваш Бог вроде как творит чудеса, так ведь?

Я знал, что Этельфлэд поспешит на север, как только мои гонцы прискачут в Глевекестр. Эти же самые гонцы закажут постройку новых кораблей у мастеров на Сэферне. Я предпочел бы приобрести их в Лундене, где на верфях работают опытные фризские корабелы, но пока придется купить три судна у сэфернских умельцев.

– Объясните, что мне требуются маленькие корабли, – наставлял я посланцев. – Не более тридцати весел с каждого борта!

На Сэферне строят большие суда, широкие и с глубокой осадкой, способные преодолевать суровое море по пути в Ирландию, но на мелкой реке от таких толку мало. Спешить некуда – команды для этих кораблей поскачут со мной на восток, а Редвальду я велел за время нашего отсутствия начать восстанавливать пристань. Он работает на совесть, только медленно.

Сына я отрядил вперед с полусотней воинов, все верхом на легких быстрых конях. Они выехали на день раньше нас, их задачей было преследовать врага, нападать на отряды фуражиров и подстерегать разведчиков. Бедвульф уже шел за войском Рагналла, но ему полагалось просто известить меня о месте высадки армии северян, а это событие должно было произойти вскоре, потому что в нескольких милях вверх по течению река становилась несудоходной. Сойдя на берег, войско Рагналла вынуждено будет рассредоточиться, чтобы обзавестись лошадьми, провизией и рабами, а моему сыну предстояло задержать его – беспокоить, и при этом, если хватит ума, избегать прямого боя с неприятелем.

– Что, если Рагналл пойдет на север? – спросил Финан.

– Я велел Утреду не покидать саксонских земель, – был мой ответ.

Я понимал, к чему клонит мой друг. Если морской конунг поведет своих на север, то войдет в Нортумбрию – страну, подвластную данам, и тогда Утред и его дружина окажутся в кольце превосходящих числом противников.

– Думаешь, он подчинится? – поинтересовался ирландец.

– Парень не дурак.

Финан криво улыбнулся:

– Весь в тебя.

– В смысле?

– В смысле, что он такой же, как ты, и, скорее всего, пройдет за Рагналлом полпути до Шотландии, прежде чем образумится. – Финан наклонился, подтягивая подпругу. – К тому же кто способен сказать, где заканчивается Мерсия и начинается Нортумбрия?

– Утред будет начеку.

– Хорошо бы. – Ирландец вдел ногу в стремя, запрыгнул в седло, устроился поудобнее, взял поводья. Потом оглянулся на четверку священников. Те, сдвинув головы и размахивая руками, совещались между собой. – Чего им надо?

– Чтобы я оставил войско для защиты их проклятых епископов.

Финан хмыкнул, потом повернулся и посмотрел на север.

– Жизнь – это горшок с дерьмом, верно? – с горечью промолвил он.

Я ничего не ответил, просто глядел, как мой друг освобождает в ножнах свой меч, Похититель Душ. Убитого сына или племянника он похоронил на берегу реки. Сам выкопал могилу и отметил ее камнем.

– Семья, – мрачно буркнул ирландец. – А теперь пойдем убивать других выродков.

Я залез в седло. Солнце уже встало, но находилось пока невысоко на востоке, прячась за серыми облаками. Со стороны Ирландского моря дул пронизывающий ветер. Воины садились по коням, последние копья приторачивали к вьючным лошадям, и тут у северных ворот запел рог. Его использовали только в том случае, если часовые замечали что-то стоящее моего внимания, поэтому я тронул скакуна и поехал по главной улице. Мои дружинники, решив, что мы выступаем, потянулись следом. Пока я рысил мимо главного дома Сестера, рог запел снова, а потом еще и в третий раз, когда я соскользнул с седла и пошел вверх по ступеням на площадку над аркой ворот.