— Где находится Монастырь Горького Бамбука? — спросил я мальчика-шутуна, прервав его речитатив.

— Где-то далеко. Вроде бы, в царстве Вань, среди высоких горных хребтов и вздымающихся в небо вершин.

— Ну, а поточнее? Если ехать на повозке, сколько дней пути?

— Точно не знаю, Государь собирается отправиться туда?

— Нет, просто спросил. Я много куда хотел бы отправиться, но мне нельзя, госпожа Хуанфу не дает и шагу сделать из дворца.

В ту дождливую ночь мне опять снились кошмары. Маленькие белые демоны стояли теперь, печально завывая, по всем четырем сторонам кровати: тела у них были, как у тряпичных кукол, а лица — как у некоторых знакомых людей из дворца. Один казался похожим на похороненную заживо госпожу Ян, другой — на Дайнян, которой отрубили пальцы, а потом вырвали язык. Я проснулся в холодном поту и, прислушавшись, сообразил, что дождь еще идет. К своему ужасу я обнаружил, что расплывчатые контуры маленьких белых демонов остались на вышитом одеяле, и стал колотить по кровати. Девушки-служанки, спавшие на полу рядом, окружили кровать, обмениваясь недоуменными взглядами. Одна из них подняла ночной горшок.

— Да не хочу я на горшок! Быстро помогите мне прогнать этих маленьких демонов с кровати! — заорал я на них, размахивая обеими руками. — Не стойте как идиотки. Шевелитесь, гоните их.

— Никаких маленьких демонов здесь нет, государь, — проговорила одна из девушек. — Это лишь лучики лунного света.

— Это тени от светильников, ваше величество, — сказала другая.

— Вы все слепые, слепые! И дуры безмозглые! Вы что, не видите, как эти маленькие белые демоны прыгают туда-сюда у меня в ногах? — Я с трудом выбрался из кровати. — Найдите мне Цзюэкуна, — велел я, — и побыстрее. Пусть прогонит всех этих маленьких белых демонов.

— Ваше величество, наставник Цзюэкун сегодня покинул дворец, — трепеща от страха, затараторили девушки. Они по-прежнему не видели демонов у меня на кровати.

Тут я полностью проснулся, и до меня дошло, что монах Цзюэкун сейчас, наверное, бредет под дождем по дороге, ведущей в Монастырь Горького Бамбука в царстве Вань, и больше уже не сможет прогонять от меня всю эту страшную нечисть. Цзюэкун ушел, и бедствия скоро обрушатся на царство Се. В памяти вдруг всплыло это странное пророчество из уст полоумного Сунь Синя, и я преисполнился печали и возмущения. От вида сонных служанок, столпившихся вокруг кровати с отсутствующими лицами, стало так тошно, что я вырвал ночной горшок у той, что держала его, и с силой швырнул на пол. Грохот разлетевшейся керамики прозвучал в безмолвии дождливой ночи особенно отчетливо. Насмерть перепуганные девушки повалились на колени.

— Ночной горшок разбился, и бедствия скоро обрушатся на царство Се, — провозгласил я, подражая безумному старику Сунь Синю. — Я видел маленьких белых демонов, и бедствия скоро обрушатся на царство Се!

Чтобы маленькие белые демоны больше не одолевали меня, я в нарушение всякого этикета уложил вместе с собой двух служанок, по одной с каждой стороны, а еще двое в ногах наигрывали на цине[15]и негромко напевали. Как только маленькие белые демоны куда-то скрылись, дождь во дворе тут же перестал, и о нем напоминали лишь еле слышные звуки капель, бессильно падавших с карниза на листья, бананов. От лежавших рядом девушек приятно пахло пудрой, а из окна в то же время доносилась вонь гниющей растительности и дохлых насекомых — неизменные запахи царства Се. И это была лишь одна ночь в первые годы после того, как я стал государем.

Первое семяизвержение случилось у меня ночью, когда я увидел очередной странный сон. Мне приснилась Дайнян из Холодного дворца. Она сидела посреди клумбы с хризантемами и пела прелестную песню, подыгрывая себе на пипа. Пальцы у нее вдруг отвалились и опали на землю, как десять цветочных лепестков. Вытянув беспалые руки, она засеменила ко мне на крохотных забинтованных ножках, и при каждом шаге закинутая за спину пипа мягко шлепала ее по полуобнаженным, белым как снег ягодицам. Лицо ее лучилось ласковой чувственной улыбкой, обольстительной и распутной. «Не смей так улыбаться, Дайнян», — крикнул я. Однако улыбка стала еще более чарующей, такой, что даже дыхание перехватило. Я снова крикнул: «Дайнян, не смей приближаться ко мне!» Но она все же как-то дотянулась до меня и своим похожим на лепешку обрубком, из которого капала кровь, сластолюбиво, но нежно стала касаться низа моего священного тела, словно перебирая пальцами струны пипа. Я услышал бесподобную музыку небесных сфер, и все тело охватила дрожь. До сих пор помню, как с моих губ сорвался стон неописуемого ужаса и радости.

Наутро я сменил влажное нижнее белье и, увидев пятна, спросил у девушек-служанок, спавших у моей кровати, что это. Они лишь уставились на мое белье и захихикали.

Служанка постарше взяла его у меня со словами: «Поздравляю, государь, это ваши сыновья и внуки». Она повернулась и, водрузив мое белье на большое бронзовое блюдо, поспешила прочь. «Погоди, погоди! — крикнул я ей вслед. — Не стирай пока, я еще не рассмотрел как следует». Она остановилась: «Я должна доложить госпоже Хуанфу. У меня такие инструкции».

«Ну просто черт знает что! Обо всем надо докладывать госпоже Хуанфу», — сокрушался я, глядя, как служанки вносят таз с горячей водой, насыщенной ароматными травами, и предлагают обмыть мое тело. Развалясь на кровати и не желая пошевелиться, я пытался понять, к чему этот сон, и почему мне привиделась Дайнян. Но так и не понял, а раз не понял, то перестал и думать об этом. По смущенным, но счастливым лицам девушек можно было судить, что случилось что-то хорошее. Может, у госпожи Хуанфу их ждет награда. Эти низкорожденные женщины так радовались, а вот я никакой радости не испытывал.

Радоваться, как оказалось, было нечему. Моих восьмерых служанок госпожа Хуанфу заменила на восемь евнухов, обязанных прислуживать мне в повседневной жизни. Голосом, не терпящим возражений, она заявила: «Эти служанки больше не останутся у тебя в Цинсютан — Зале Чистоты и Совершенства. На протяжении всей истории царства Се, — продолжала она, — как только государь становился мужчиной, ему прислуживали евнухи, а не служанки. Так уж заведено во дворце». Так она мне сказала, и я понял, что возражать бессмысленно. Прощание с девушками в Зале Чистоты и Совершенства получилось слезное, и в душе я сильно переживал, глядя, как они убиваются, словно плакальщицы, потому что не мог придумать, как их отблагодарить, «Государь, — обратилась ко мне одна из них, — вряд ли доведется увидеть вас снова, не окажете ли милость и не позволите дотронуться до вас?» Я кивнул: «Можешь дотронуться, только вот где?» Какой-то момент она колебалась, а потом сказала: «Можно я дотронусь до пальцев ваших ног? Тогда я всю жизнь буду под сенью вашего благополучия». Я тут же скинул туфли и чулки и задрал ноги. Опустившись на одно колено, она дотронулась до моих пальцев, и ее глаза наполнились горячими слезами. Семь остальных девушек выстроились за ней, чтобы проделать то же самое. Этот единственный в своем роде ритуал занял довольно много времени, потому что повторялся неоднократно, а одна из девушек даже потихоньку наклонилась и поцеловала мне подъем ноги. Это было щекотно, и я захихикал: «Не боишься, что у меня ноги грязные?» — «У вас, государь, ноги не могут быть грязными, — всхлипнула она. — Ваши ноги гораздо чище, чем рот недостойной рабыни».