— Выкинь ее, — сказал я Сунь Синю. — Она мне не нужна. Я знаю, кто ее выпустил.

— Стрела убийцы уже выпущена, и бедствия скоро обрушатся на царство Се. — Сунь Синь небрежно отшвырнул стрелу в сторону. В его печальных глазах вновь выступили слезы.

Сунь Синь приводил меня в восторг. Мне казалось оригинальным и интересным то, как он переживает за все на свете. Старый безумец нравился мне больше всех остальных слуг и рабов во дворце, и по этому поводу моя бабка, госпожа Хуанфу, и Вдовствующая Императрица, госпожа Мэн, уже выражали высочайшее неудовольствие. Но у меня с самого детства установились необычайно близкие отношения с Сунь Синем, и я нередко вытаскивал его из дворца на улицу поиграть в классы.

— Не плачь. — Вынув носовой платок и вытерев ему щеки, я потянул его за руку. — Пойдем, попрыгаем в классы. Давно уже мы в них не играли.

— Прыгай, прыгай в классы. Скоро бедствия обрушатся на царство Се. — Бормоча эти слова, он приподнял левую ногу и запрыгал по клеточкам. — Раз, два, три. Скоро бедствия обрушатся на царство Се…

Осуществить план по наказанию Дуаньвэня и Дуаньу не удалось, потому что никто из палачей не осмеливался поднять на них руку. Прошло несколько дней, и однажды я увидел, как они идут, взявшись за руки, мимо Зала Изобилия Духа. Это зрелище повергло меня в еще большее уныние. Я понимал, что палки в колеса мне ставит моя бабка, госпожа Хуанфу, и это вызывало во мне крайнее неудовольствие. «Раз ее слово — закон, размышлял я, почему бы ей просто не занять трон Се?»

Почувствовав, что меня что-то гложет, госпожа Хуанфу велела мне прийти к ее постели в Цзиньсютан — Зале Парчовых Узоров и стала молча разглядывать меня. Без румян и пудры она выглядела изможденной и старой, и меня даже посетила мысль, что госпожа Хуанфу скоро займет свое место в Царских Могилах у подножия Тунчишань.

— Отчего ты такой мрачный, Дуаньбай? — спросила она, беря меня за руку. — Или сдох один из твоих любимых сверчков?

— Зачем мне быть государем Се, если я во всем должен слушаться тебя? — выпалил я. Это получилось у меня громко и неожиданно, а что говорить дальше, я и не знал и только наблюдал, как она рывком села в кровати, и на ее лице отразились удивление и неудовольствие. Я инстинктивно отступил назад.

— Кто научил тебя говорить здесь такое? Госпожа Мэн или этот твой наставник Цзюэкун? — Тон ее вопросов устрашал, а сама она в это время потянулась за стоявшей у кровати тростью. Я отступил еще на шаг, опасаясь получить этой тростью по голове. Но меня госпожа Хуанфу не ударила. В конце концов ее трость описала дугу в воздухе и опустилась на голову одной из девушек-служанок.

— Что ты здесь ошиваешься? — рыкнула госпожа Хуанфу. — Убирайся прочь.

Маленькая девочка с полными слез глазами шагнула за ширму, а я вдруг не удержался и разревелся.

— Дуаньвэнь пустил в меня стрелу на охоте, — всхлипывал я, — а ты даже не позволяешь наказать их. Если бы не Цзюэкун, стрела попала бы в меня.

— Я уже подвергла твоих братьев наказанию. Все четверо получили по три удара тростью. Разве этого недостаточно?

— Недостаточно! — выкрикнул я. — Я хочу, чтобы Дуаньвэню и Дуаньу отрубили пальцы, чтобы они больше не могли стрелять из-за угла.

— Эх, ты, несмышленыш. — Госпожа Хуанфу притянула меня к себе и усадила на ложе, легонько теребя за уши. В уголках ее губ снова заиграла материнская улыбка. — Первое требование к правителю, Дуаньбай, — быть милосердным. Нельзя быть злым или жестоким. И я уже не первый раз говорю тебе это. Неужели ты все забыл? Есть и другое. Дуаньвэнь и все остальные — потомки царской фамилии Се, наследные принцы. Как ты предстанешь перед духами своих предков, если отрубишь им пальцы?

И как будешь смотреть в глаза чиновникам двора и остальным подданным?

— Но разве Дайнян не отрубили пальцы за то, что она стала отравительницей? — не сдавался я.

— Это дело другое. Дайнян — холопка из подлого люда, а у Дуаньвэня с братьями в жилах течет царская кровь, к тому же они — мои любимые внуки. Я не позволю, чтобы они так запросто лишились пальцев.

Я сидел, свесив голову, рядом с госпожой Хуанфу и слышал исходивший от ее одежды запах мускуса и линчжи.[14]На поясе с драконами и фениксами у нее висел чудный жезл жуй из кристально чистого нефрита, и меня так и подмывало схватить его и запихнуть себе в карман. Жаль вот, не хватило духу.

— И вот еще что, Дуаньбай. У нас во дворце Се возвести на царский трон легко, но и свергнуть с него ничего не стоит. Хорошенько запомни эти слова.

Этот последний наказ моей бабки, госпожи Хуанфу, я усвоил хорошо. Широкими шагами я вышел из Зала Парчовых Узоров и, проходя через сад с хризантемами, яростно плюнул на эти ненавистные цветы. «Старуха проклятая! Чем скорее умрет злобная карга, тем лучше», — тихо выругался я. Этому выражению я выучился у вдовствующей императрицы, госпожи Мэн. Но, даже выругавшись, я не утолил гнева, поэтому запрыгнул на любимую клумбу госпожи Хуанфу и стал топтать желтые хризантемы. Подняв глаза, я вдруг увидел побитую бабкой маленькую служанку, которая стояла под карнизом, изумленно уставившись на меня. На лбу у нее, там, куда пришелся удар тростью долголетия, вздулся кровавый волдырь. Я вспомнил совет госпожи Хуанфу быть милосердным, и мне стало смешно. На ум пришло одно из заученных наизусть во время учебы в Павильоне Горного Склона наставлений: «Если слова расходятся с делами, в этом повинен сам человек», «Госпожа Хуанфу — прекрасный тому пример», — решил я.

Как раз в это время через округлые «лунные» ворота перед Залом Парчовых Узоров вошли Дуаньвэнь и Дуаньу. Спрыгнув с клумбы, я преградил им дорогу. По их ошарашенному виду я понял, что они никак не ожидали застать меня здесь.

— Вы чего сюда заявились? — недобро осведомился я.

— Идем к бабушке на поклон, — промямлил Дуаньвэнь, и в его голосе не было ни заносчивости, ни высокомерия.

— А почему ко мне на поклон никогда не ходите? — не отставал я, проводя веточкой хризантемы им по подбородку.

Дуаньвэнь не ответил. Зато Дуаньу уставился на меня с такой нескрываемой злобой, что я не выдержал и толкнул его так, что он даже отступил на шаг. Восстановив равновесие, он снова уставился на меня своими маленькими глазками. Я сорвал еще одну хризантему и швырнул ему в лицо.

— Только зыркни так на меня еще раз, и я прикажу выдавить тебе глаза! — заорал я.

Дуаньу отвернулся, но с места не двинулся, хотя смотреть на меня больше не осмеливался. Стоявший рядом Дуаньвэнь побледнел, и я заметил, как в глазах у него блеснули слезы. Тонкие, как у девицы, губы сжались так крепко, что, казалось, вот-вот брызнет кровь.

— А ты чего так распереживался, ведь я тебя не бил, не толкал? — вызывающе повернулся як Дуаньвэню. — Поглядим, достанет ли тебе духу пустить в меня еще одну стрелу. Буду ждать…