«Полтава» имел ещё довоенную репутацию лучшего (призового) по стрельбе на Тихоокеанской эскадре и с первых же ответных выстрелов кормовой башни накрыл «Якумо», причинив тому существенные повреждения, в том числе в живой силе. Японский крейсер тотчас отвернул, выйдя из соприкосновения.

Первый броненосный отряд Того плёлся позади… медленно, слишком медленно навёрстывая дистанцию, в итоге задробив стрельбу, отклонившись вправо, казалось, и вовсе прекратив на время преследование.

Причина была в том, что Того ненавидел кильватерный (линейный) бой. Его азиатская, вся его японская утончённая (как он сам считал) природа противилась этому – с угрюмой обреченностью встать друг перед другом, орудия против орудий, броня против брони, и тупо бить, бить… и тупо получать, получать! Как в английском боксе… грубом, почти примитивном, где нельзя извернуться, обойти со спины, ударить ногой.

Как ни хотел Хэйхатиро с ходу взять реванш, ему необходимо было собрать весомые силы. Броненосные крейсера в эскадренном бою теперь виделись несколько слабым звеном, но это была вынужденная мера, иного решения японский адмирал не видел. «Касуга» выбыл, «Ниссин» получил некоторые повреждения, что уменьшали его боевые возможности. Следовало поставить в линию «Якумо» и, возможно, «Асаму».

Эти меры требовали времени.

А время между тем перевалило за полдень.

Русские целеустремлённо следовали своим курсом.

* * *

Пожар на «Цесаревиче» был практически потушен. На других судах эскадры, где и были возгорания, справились быстрее, лишь на «Победе» ещё что-то дымило без признаков видимого огня и волнений.

Витгефт, приняв у командиров кораблей доклады о повреждениях, только удивлялся благоприятным ответам, так как во время боя эффект, чинимый японскими снарядами, выглядел устрашающим.

Только в «Цесаревич» попало семь снарядов, в «Ретвизан» – чуть больше. Получили по одному – пара «Пересвет» и «Севастополь».

Неразорвавшийся двенадцатидюймовый вызвал затопления нескольких кормовых отделений у «Полтавы», что никак, однако, не повлияло на ход броненосца, уверенно держащего четырнадцать эскадренных узлов.

Пройдясь с начальником штаба по кораблю с целью личного осмотра, Вильгельм Карлович непраздно полюбопытствовал:

– Что вы думаете по столь слабым разрушениям на наших судах?

– Думаю, что наши воинствующие поэты применяли в большинстве фугасные заряды, кои броню не брали – большой пшик при разрыве, вонючка-шимоза и кучи осколков, а шкуру нашу попортить им не по силам.

– «Воинствующие поэты»? – с удивлением переспросил Вильгельм Карлович и следом же догадался: – А-а-а, вы имеете в виду их национальные трёхстишья-хокку. Занятно…

– Мы же, – продолжал Матусевич, – окромя отправленного на дно крейсера (вот уж благое дело!), со слов сигнальщиков – выбили кормовую башню на «Сикисиме». По докладу Эссена, знатно повредили «Ниссин»… и есть у меня подозрения, что и «Микасу». Иначе бы наш желтолицый визави не стал бы отставать и временить с новой дракой.

Адмирал с тревогой оглянулся в сторону кормы… и дальше, где по горизонту наползали дымы отставшего противника. Отставшего, но преследующего! Что вновь обострило чувство облавы и неизбежности следующего сражения. Прокашлявшись, промолвил:

– Однако прискорбность того факта, что «японец» стрелял точнее, нежели наши комендоры, неоспорима. Вот и выходят нам боком редкие морские учения.

На траверзе флагмана следовал «Аскольд», представ во всей избитой «красе». На его палубе продолжали сновать фигурки матросов, убирая провисшие растяжки от потерянной трубы, с гиканьем натягивая порванные, бойко грохоча (было прекрасно слышно) молотками по железу, ставя многочисленные латки.

И несмотря на все эти ранения, вытянутый худой корпус крейсера, режущий форштевнем и плавными обводами стискивающий его океан, бросался в глаза своей бойцовой стремительностью. Особенно на контрасте с «Цесаревичем», который со своими покатыми лоснящимися боками выглядел, как погрузившаяся в воду туша бегемота, степенно отфыркивающаяся пеной из-под кормы.

Когда миноносцы и крейсер догнали кильватерный строй и на сигнальных фалах затрепетали флажки, извещающие о победе, от корабля к кораблю прокатилось дружное «ура».

Флагман немедленно ответил адмиральским флажным: «Приветствую вас с поражением врага, благодарю командиров, а также команды судов, включительно всех младших офицеров и нижних чинов, за проявленное умение и доблесть. Государю будет отправлено прошение на предоставление наград отличившихся».

С крейсера какой-то бедовый матросик мигом отсемафорил: «рад стараться!», и было видно, что – рады… стараются!

«Вот барбосы!» – Вильгельм Карлович воодушевлённой странностью почувствовал своё единение с экипажами… приобщение к важному, если не сказать геройскому делу. Вместе с тем, ещё раз поглядев на крейсер, покачал головой:

– Неужели стоило бросать крейсер в столь неприятно опасную атаку?

Матусевич неопределённо повёл плечами и постарался развеять сомнения командующего:

– Елисеев докладывал, что кабы не поддержка «Аскольда», неизвестно, сколько бы вернулось его судёнышек. И вообще удалась бы атака…

– А ведь если осмыслить, – задумчиво проговорил адмирал, – это новый тактический ход миноносных атак – при поддержке минного же, а и лучше бы хорошо защищенного быстроходного крейсера, выступающего и как контрминоносец, и как огневое, лидирующее и отвлекающее обеспечение. Даже в ночных баталиях. Нет?..

Начальник штаба поплыл лицом, не найдясь, что сказать, а Витгефт снова оглянулся назад, вскинув бинокль – вражьи дымы никуда не делись. Надеялся увидеть светлое пятно – нагоняющую «Монголию», но тщетно:

– Задержал японец наше судно Красного Креста. Неужто арестуют?

На мостике появился вестовой:

– Ваше превосходительство, в кают-компанию просят. Извольте отобедать…

– Да-да, – отреагировал адмирал, отгоняя дурные мысли, – пойдёмте, Николай Александрович, подкрепимся, пока есть короткая оказия.

В кают-компании деловито стучали вилки, ножи.

Несмотря доставленный урон противнику и малые собственные потери (что, естественно, вызывало оживление, крепя веру в успех), никто не сомневался в скорой новой стычке с неприятелем. А потому жевали усердно, будто принимая топливо и боеприпасы, стараясь побыстрей «заправиться»… Впрочем, с удовольствием не брезгуя вином и негромкими тостами за удачу и победу.

Вильгельм Карлович как обычно вкушал степенно, молчаливо слушая переговаривающихся офицеров. В конце концов, испросив у сменившегося на вахте флагманского штурмана лейтенанта Азарьева: «Дымы Того по прежнему на северо-западе?» – и получив утвердительный ответ, решил превратить застолье в маленькое короткое совещание штаба.

– Как, думаете, будут развиваться действия противника, господа?

– Догонит. Вступит в бой на курсе. Обгонит. Завернёт закорючку свою излюбленную, охватывая голову, – отложив вилку, рублено, словно дожёвывая, изложил свою версию Матусевич.

– Наши действия? – Оглядел офицеров Витгефт, включая младших, призывая высказаться и их.

– Придерживаться прежней тактики, нанося возможный ущерб артиллерией, продолжив уклоняться поворотами от противного, – осторожно предложил мичман Эллис.

– Того уже по второму, третьему кряду разу не проведёшь, теперь морда самурайская будет учитывать наши манёвренные ответы, – засомневался Матусевич, – прежнюю ошибку не допустит.

– А ежели он просто будет биться строй на строй, в кильватерных линиях?

– В этом случае, да и в любом, своими четырьмя броненосцами супротив наших шести ему придётся опять поставить крейсера в линию, –