Точно поняв, где находится человек, тварь быстро двинулась по резине.

Гриффин запнулся, отползая, и упал на корму. Он толкал себя назад, назад и назад, отчаянно стремясь втиснуться между секциями плота и палубным настилом. Он потянулся — безумно, смешно! — за своим швейцарским армейским ножом, путаясь с застежкой кожаного чехла и причитая. «О Господи Иисусе... О Господи Иисусе...»

Тварь нависла над ним, извиваясь и обрызгивая его каплями воды. Каждая присоска дергалась и искривлялась, как будто в голодном соперничестве со своими соседями, а в центре каждой из них находился изогнутый крюк, который отражал лучи лунного света, напоминая золотой ятаган.

Это было последнее, что осознал Гриффин, последнее, за исключением боли.

Вип Дарлинг вышел со своей чашкой кофе на веранду, чтобы взглянуть на наступающий день.

Солнце вот-вот должно было взойти: на востоке уже появилась розовая полоска и последние звезды постепенно исчезали.

Скоро на горизонт выкатится кусочек апельсина, небо побледнеет, а ветер наконец решит, что он намерен делать.

Тогда и Вип тоже решит. Ему следует выйти в море и попытаться добыть что-нибудь, стоящее хоть несколько долларов. С другой стороны, если он останется на берегу, то всегда найдется работа на судне.

Ночью ветер изменил направление. Когда Вип в сумерки пришел с пристани, суда, стоявшие на якоре в бухте, были повернуты носом к югу. Сейчас их носы были похожи на фалангу, обращенную лицом к северо-западу. Но ветер не обладал силой, он был немного более свежим, чем легкий бриз. Был бы он чуть слабее, и суда стояли бы вразброс и поворачивались вместе с течением.

Вип увидел всплеск в бухте, затем услышал трепетанье: рыба для наживки, стая мальков, спасаясь от кого-то, неслась, касаясь поверхности гладкой воды.

Макрель? Щучки? Маленькие акулы, заканчивающие предрассветный осмотр перед возвращением к рифам?

Макрель, решил он, судя по силе водоворотов и упорству погони.

Он любил это время суток — до начала шума транспорта в Сомерсете, напротив через бухту, рычания лодок с туристами в бухте и других шумов, производимых человечеством. Это было время покоя и обещаний, когда он мог смотреть на воду и предоставлять своей памяти возможность сосредоточиться на том, что было, а своему воображению — на том, что еще могло быть.

Позади него открылась обтянутая сеткой дверь, и его жена Шарлотта — босиком, в летней хлопчатобумажной ночной сорочке, сквозь которую виднелись очертания ее тела, — вышла со своей чашкой чаю, как обычно каждое утро, и остановилась рядом с мужем настолько близко, что он уловил запах сна в ее волосах. Вип обнял жену за плечи.

— В бухте макрель, — сообщил он.

— Хорошо. Первый раз за... какое время?

— За шесть недель или больше.

— Ты выйдешь в море?

— Думаю, да. Гоняться за радугой интереснее, чем откалывать краску.

— Трудно сказать наверняка.

— Да, — улыбнулся он. — Но всегда есть надежда. Во всяком случае, я хочу поднять сети аквариума.

Он допил свой кофе, выплеснул остатки на траву, а когда повернулся, чтобы войти в дом, первые лучи солнца сверкнули над водой и отразились от побеленного дома. Вип посмотрел на темно-голубые ставни, от которых отслаивалась краска. Планки потрескались и покоробились.

— Господи, ну и запустили мы дом.

— Они хотят по двести долларов за ремонт каждой ставни, — вздохнула Шарлотта. — Три тысячи за все.

— Жулики, — ответил Вип и открыл перед женой дверь.

— Я думаю, мы могли бы попросить Дейну...

Она замолчала.

— Ни в коем случае, Шарли. Больше нельзя. Она и так сделала достаточно.

— Она хочет помочь. Это ведь не так, как...

— Мы еще не дошли до точки, — сказал Вип. — Дела обстоят не настолько паршиво.

— Может, пока и нет, Уильям. — Шарлотта вошла в дом. — Но почти что так.

— Теперь уже Уильям, да? Такое прекрасное утро! Слишком рано для твоей тяжелой артиллерии.

Уильям Сомерс Дарлинг был назван в честь того Сомерса, который обосновался на Бермудских островах, потерпев крушение в 1609 году. Сэр Джордж Сомерс находился на пути к Вирджинии, когда его корабль «Морское приключение» наткнулся на Бермуды, что Дарлинг считал великим достижением в истории мореплавания, так как натолкнуться на Бермудские острова в середине миллиардов квадратных миль Атлантического океана было сродни тому, чтобы сломать ногу, споткнувшись о скрепку для бумаг на футбольном поле. Впрочем, Сомерс был не первым и не последним. Можно спокойно утверждать, что вокруг двадцати двух квадратных миль Бермудских островов случилось более трехсот кораблекрушений.

Большинство бермудцев, черных и белых, получали имена в честь того или иного первого поселенца: Сомерс, Дарлинг, Тримингам, Отербридж, Такер и дюжина других. Имена отражали историю, звучали традицией. И тем не менее, как бы протестуя против притязаний родины, большинство бермудцев, черных и белых, вскоре отбрасывали одно или два своих имени и принимали прозвища, которые были связаны с чем-то, на что они были похожи, с их поступками, достоинствами или какими-то физическими недостатками.

Прозвище Дарлинга было Баггивип, в память о кнуте, которым отец регулярно порол его.

Друзья звали его Вип, так же звала его и Шарлотта, за исключением тех случаев, когда они спорили или обсуждали что-то, что она считала слишком серьезным для легкомысленного тона. В таких случаях она называла его Уильям.

Вип был рыбаком, вернее, когда-то был таковым. Теперь он был экс-рыбаком, потому что быть рыбаком на Бермудах стало почти такой же практичной профессией, как инструктировать лыжников в Конго. Трудно заработать на жизнь, ловя что-то, чего нет.

Они могли жить прилично, хотя и не расточительно, на двадцать — двадцать пять тысяч долларов в год. Они владели домом, не обремененным долгами, который принадлежал семье Дарлинга еще до Американской революции. Содержание дома, включая газ для кухни, страховку и электричество, стоило пять или шесть тысяч в год. Техническое обслуживание судна — а это Вип и его помощник Майк Ньюстед делали сами — стоило еще шесть или семь тысяч. Все остальное уходило на питание, одежду и прочие магические случаи, которые возникали ниоткуда и пожирали деньги.

Вместо двадцати тысяч с таким же успехом можно было бы назвать и миллион, потому что Дарлинг их не зарабатывал. Этот год уже наполовину прошел, а он пока заработал меньше семи тысяч долларов.

Его дочь Дейна работала в городе, в бухгалтерской фирме, зарабатывая приличные деньги, вместо того чтобы учиться в колледже. Она пыталась помочь родителям, но Дарлинг отказался — в более резкой форме, чем намеревался, не в состоянии ясно определить ту смесь любви и стыда, которую вызвало предложение его ребенка.