– А какой вы здесь заметили прирост? – спросил лорд Кэдоган.

– Мы в настоящий момент на глубине трехсот метров, – начал считать профессор. – Спустились, значит, еще на сто метров… Там был двадцать один градус, здесь двадцать три, – следовательно, на каждые пятьдесят метров приходится один градус. Прирост небольшой, но тем лучше для нас, потому что мы пойдем глубоко.

– А где мы теперь находимся?

– В меловых пластах…

– Но я здесь совсем не вижу мела! – воскликнул лорд.

– Меловые пласты не всегда состоят именно из мела, – объяснил профессор Браннич. – Именуются же они так потому, что отлагались в меловой период, получивший свое первоначальное название в Англии и Франции, где среди прочих отложений белый мел играет весьма видную роль. Во многих местах к меловым породам принадлежит известняк, содержащий раковины и кораллы, а также мергель – смесь известняка с глиной; в Литве – пластичная глина, в Карпатах – серый крупнозернистый песчаник, известный под названием карпатского песчаника. Из полезных ископаемых меловой системы известны: каменный уголь, асфальт, железные руды, нефть. Меловой уголь образует весьма тонкие пласты. Он по большей части очень смолист и образовался путем разложения не сигиллярий, каламитов и лепидодендронов, как уголь каменного периода, а саговых пальм и хвойных деревьев.

Путешественники при слабом свете ламп дошли между тем до следующих пластов, юрских. Здесь профессор поминутно делал какие-то измерения на стенах и вносил их в записную книжку. Его поражала необыкновенная мощность пластов этой системы. Он прошел мимо толстых верхних и средних слоев, известных под именем белой и бурой юры и остановился среди нижних, называемых черной юрой. Профессор весь сиял от удовольствия.

– Мы находимся среди самых старых отложений юрской системы, – сказал он. – В течение получаса мы ушли на миллионы лет назад в прошлое…

– В прошлое? – переспросил лорд Кэдоган.

– Конечно. Мы в катакомбах юры, и здесь каждая окаменелость, каждая мало-мальски сохранившаяся раковинка – драгоценный для науки свидетель прежней, давно угасшей жизни…

– А как отложения этого периода, – спросил Станислав, – одинаковы они на всем земном шаре или нет?

– Конечно нет. Как и меловые, и все другие, они в одних местах толще, в других тоньше, а в некоторых их вовсе нет.

– Чем же это объясняется? – поинтересовался англичанин, не на шутку заинтригованный.

– Объясняется это различным воздействием тепла, воды и воздуха, которым подвергались и подвергаются пласты. Во многих местах, например, верхние пласты настолько выветрились или размыты, что на поверхности земли оказывается очень древний пласт, и его можно было бы принять за молодой, если бы заключающиеся в нем окаменелости не обнаруживали его древности. Кроме того, здесь важно и самое происхождение ила на дне рек, озер и болот… Но довольно разговоров, друзья мои, вперед! Глубже мы найдем, быть может, вещи более интересные.

И путешественники наши принялись с большими усилиями, при помощи рук, щитов, канатов и лесенок пробираться дальше. Неутомимый профессор все время внимательно разглядывал стены, что-то соскабливал, растирал между пальцами, наконец, торжественно объявил, что они только что оставили за собой триас.

– Что это значит? – спросил лорд.

– Это значит, что мы миновали последний период мезозойской эры, соответствующей средним векам в истории земли, и теперь опускаемся вглубь веков древнейшей истории, известной в науке под именем эры палеозойской.

– Теплеет как будто, – заметил Станислав.

– Само собой, – отозвался профессор Браннич. – Мы находимся на глубине семьсот пятьдесят метров. Цельсий показывает тридцать три градуса!

Продолжая беседу, путешественники незаметно спустились еще на сто пятьдесят метров. Температура поднялась до тридцати шести градусов. Теперь они были среди красных песчаников пермской системы или диаса, прорезанных тоненькими слоями глинистого сланца, доломитового известняка и каменного угля. Среди этих отложений они дошли до глубины в тысячу метров. Здесь они остановились и немного отдохнули, после чего опять двинулись в путь и через некоторое время очутились среди мощных пластов каменноугольной системы.

На глубине тысяча четыреста метров

– Знаете, лорд, я бы эти врата назвал не «адскими»! Я бы назвал их «раем геолога», – с восторгом сказал профессор. – Земля, так ревниво оберегающая свои богатства, сама раскрыла радушно двери и приглашает нас полюбоваться ее чудесами.

Станислав с этим согласиться никак не мог.

«Странное радушие, – подумал он. – Я до крови исцарапал себе руки, а шишек, которыми украсилась моя особа, и не сосчитать».

– Мне это напоминает прогулку по подземному сказочному царству, – продолжал Браннич.

– А мне, – возразил Станислав, – прогулку по боснийской дороге в сумерках, когда не видать ям, в которых можно свернуть шею.

– Мы приближаемся к границе каменноугольной системы, от девона нас отделяет один только шаг, – сообщил профессор, словно не обращая внимания на его ворчание.

– Этого я не знаю, – важно заметил Станислав, – но зато чувствую запах нефти. Или горной смолы, который столь же мерзостен.

– Запах объясняется близостью верхних пластов девонской системы, – объяснил геолог. – В их пустотах и трещинах здесь, как и во многих других местах, имеются, очевидно, скопления жидких углеводородов. В некоторых местностях – как, например, на Кавказе и в Пенсильвании, в Америке, эти углеводороды пробиваются нефтяными ключами на поверхность земли.

– Вы утверждаете, профессор, что мы в девоне? – спросил лорд.

– Нет еще, но скоро будем там, – ответил геолог.

– Нельзя ли будет нам, профессор, сделать там маленький привал?

– Конечно, если вам этого хочется…

Они продолжали углубляться в какую-то узкую трубу и, наконец, достигли небольшой площадки, на которой и остановились. Здесь англичанин с изысканной любезностью поклонился профессору.

– Не чаял я, что буду иметь счастье так скоро приветствовать вас в моем отечестве, в родном гнезде, – сказал он улыбаясь.

Профессор тревожно посмотрел на него.

– О чем вы говорите, лорд? Как это «в вашем гнезде»?

– Кэдогантон, мое родовое владение, расположено именно в Девонширском графстве, давшем, насколько я знаю, имя девонскому периоду.

– А я думал, что вы бредите, – осторожно заметил профессор.

– Неудивительно, друг мой! Здесь жарко как в бaне!

– Да уж, не холодно, – отозвался Браннич.

– Я боюсь, как бы мы не задохнулись или не сгорели по собственной неосторожности…

– О, этого бояться нечего, – прервал лорда профессор. – Здесь нефти очень мало и она безвредна. Но я чувствую себя тут как в таинственных катакомбах. Нас окружают останки давно вымершего мира. Когда дюйм за дюймом образовывались эти толстые пласты, не было еще четвероногих животных, не было и пернатых, и царями нашей планеты были рыбы, эти…