Сиен делает глубокий вдох.

– Хочешь, приведу его? – И для окончательной ясности: – Для тебя.

Алебастр долго сидит молча. Она прямо ощущает его взгляд, и в комнате висит такая эмоциональная напряженность, которой она не может понять. Возможно, он обижен. Может, тронут. Ржавь, если бы она могла понять его… и, ржавь, она не понимает, почему она это делает.

Затем он встает, проводит пятерней по волосам и склоняет голову.

– Спасибо тебе. – Тон его почти холоден, но она знает этот тон, поскольку сама так говорит. Всегда, когда она когтями цепляется за свое достоинство и сдерживает дыхание.

Она встает и идет на раскаты голоса, находит Иннона, занятого разговором с Харласом, возле общего очага. Сейчас все уже разошлись, и в пещере царит ровное перекрывающееся эхо голосов младенцев, не желающих спать, смеха, разговоров и скрипа судов, покачивающихся в гавани на приколе. И поверх всего тихое мурлыканье моря. Сиенит садится у стены поблизости и, прислушиваясь ко всем этим экзотическим звукам, ждет. Минут через десять Иннон заканчивает разговор и встает. Харлас уходит, рассмеявшись в ответ на что-то, сказанное Инноном, – прямо чародей. Как Сиен и ожидала, он подходит и садится у стены рядом с ней.

– Моя команда считает меня дураком из-за того, что меня тянет к тебе, – говорит он как бы между прочим, глядя на сводчатый потолок пещеры, будто там есть что-то интересное. – Они думают, что я тебе не по нраву.

– Все думают, что они мне не по нраву, – говорит Сиенит. По большей части так оно и есть. – Ты мне нравишься.

Он задумчиво глядит на нее, и это ей нравится. Флирт ее раздражает, куда лучше говорить напрямую.

– Я и прежде встречал таких, как ты, – говорит он. – Привязанных к Эпицентру. – Его акцент превращает это в «пуп цену», что ей кажется особенно подходящим. – Ты самая счастливая из всех, что я видел.

Сиенит фыркает в ответ на шутку, а затем, увидев кривой изгиб его губ, горячее сочувствие во взгляде, понимает, что это ни разу не шутка. О.

– Алебастр очень счастлив.

– Нет.

Нет. Вот почему Сиенит не слишком любит шутить. Она вздыхает.

– На самом деле я пришла из-за него.

– О? Значит, вы решили поделиться?

– Он… – Она моргает, осознав его слова. – А?

Иннон пожимает плечами, что при учете его громадности выглядит весьма выразительно, при этом его косички шелестят.

– Вы с ним уже любовники. Это просто мысль.

Ничего себе мысль.

– Э… нет… Я не… у… Нет. – Она не готова о таком думать. – Может, позже. – Сильно позже.

Он смеется, но не над ней.

– Да-да. Тогда зачем ты пришла? Попросить меня навестить твоего друга?

– Он не… – Но она же добывает ему любовника на ночь. – Ржавь.

Иннон смеется – тихо, про себя – и пересаживается к стене напротив Сиенит, чтобы она не чувствовала себя загнанной в угол, хотя он настолько близок, что она чувствует жар его тела. Так поступают крупные мужчины, когда не хотят выглядеть пугающими. Она ценит его предупредительность. И ненавидит себя за то, что решила в пользу Алебастра, поскольку, огонь земной, он даже пахнет сексуально, говоря:

– Я думаю, ты очень хороший друг.

– Да, чтоб мне заржаветь! – Она трет глаза.

– Ну-ну. Все здесь видят, что из вас двоих ты – самая сильная. – Сиенит моргает, но он абсолютно серьезен. Он поднимает руку и проводит пальцем по ее виску от темени до подбородка, медленно-дразнящим движением. – Многое сломало его. Он держится насмешками и постоянной улыбкой, но все видят надломы. А ты надколотая, избитая, но неповрежденная. Ты очень добрая, раз так о нем заботишься.

– Никто не заботится обо мне. – Она закрывает рот так жестко, что аж зубы клацают. Она не хотела этого говорить.

Иннон улыбается, но ласково, по-доброму.

– Я позабочусь, – говорит он и наклоняется поцеловать ее. Это колючий поцелуй – его губы сухие, а подбородок начинает зарастать щетиной. Большинство прибрежников не носят бороды, возможно, в нем есть кровь санзе, особенно если судить по волосам. В любом случае его поцелуй настолько легок, несмотря на все царапанье, что скорее кажется благодарностью, чем попыткой соблазнить. Вероятно, потому, что именно последнего он и хочет. – Позже. Обещаю, я позабочусь о тебе.

Затем он уходит, направляясь к их с Алебастром дому, и Сиенит смотрит ему вслед, запоздало задаваясь мыслью: а где же, ржавь, я сегодня спать буду?

Это риторический вопрос, поскольку спать ей не хочется. Она выходит на выступ возле пещеры, где кое-кто из общинников наслаждается ночным воздухом или вышел поговорить, чтобы половина общины не слышала их, и не только она стоит с тоской у перил и смотрит на ночную воду. Ровно накатывают волны, заставляя мелкие суда и «Клалсу» покачиваться и скрипеть, а по уходящим в бесконечность волнам рассыпано отражение звезд.

На Миове мирно. Хорошо быть тем, что она есть, в месте, которое принимает ее. И еще лучше сознавать, что ей не надо бояться других из-за того, что она есть. Женщина, с которой Сиенит встретилась в банях – одна из команды «Клалсу», большинство которой немного говорит на санземэте, – объясняет ей это, когда они отмокают в теплой воде, которую дети подогревают раскаленными камнями, поскольку такова их работа. Это действительно просто.

– С вами мы живем, – сказала она Сиен, пожимая плечами и запрокидывая голову на край ванны, совершенно не думая о странности собственных слов. На континенте любой считает, что если рядом рогга – то им конец.

А затем женщина сказала то, что действительно испугало Сиен.

– Харлас стар. Иннон в рейдах видит много опасностей. Ты и смехунчик – так прозвали его местные, поскольку им трудно выговорить его имя, – детей имеете? Подарите нам одного, ладно? Или придется украсть с континента.

Сама мысль о том, что эти люди, выделяющиеся в толпе как камнееды, попытаются проникнуть в Эпицентр, чтобы украсть кого-нибудь из галек или ребенка-дичка из-под носа у Стражей, заставляет Сиенит содрогнуться. Она не уверена, что ей нравится мысль о том, что они жадно надеются на то, что она забеременеет. Но ведь в Эпицентре так же, не правда ли? И здесь любой ребенок, которого они с Алебастром зачнут, не кончит на узловой станции.

Она торчит на карнизе несколько часов, теряясь в звуках волн и постепенно позволяя себе погрузиться в бездумное состояние. Затем она в конце концов замечает, что у нее ноет спина и болят ноги, а ветер с моря стал холодным. Она не может простоять тут всю ночь. Потому она возвращается в пещеру, не понимая до конца, куда ей деваться, просто идет, куда ноги несут. Наверное, поэтому она оказывается перед занавесью «ее» дома, создающей подобие личного пространства, и слышит сквозь нее плач Алебастра.

Это точно он. Она узнает этот голос, пусть приглушенный и задыхающийся от рыданий. Едва слышный, несмотря на отсутствие дверей и окон… но она же знает почему, так ведь? Все, кто вырос в Эпицентре, учатся плакать очень-очень тихо.