Да, точно, родня не узнает.

Я застыл, уставившись в журчащую воду, уносившую темные капли, падавшие с головы. Тело чесалось от грязи и требовало расслабления и чистоты. Поймал себя на мысли, что полжизни бы отдал, чтобы провести час в нормальной бане.

А что мешает?

Решение пришло, и я начал действовать.

Империя Карла Великого

В четверти конного перехода от Северной обители пастырей

8, тетарти Ав 334 года от прихода Основателя

Бывший послушник летописца Большой Книги Времен Алфений

Лист четвертый (написанный на материи,

вырезанной из рубища), продолжение

Мучительный сон на сырой земле придал немного сил, и, проснувшись, я возблагодарил Основателя – передо мной росли грибы. Немного поев и запасшись впрок, нанизав их на ветки, напившись, я увидел следы.

За мной приходили…

Я решил, пока есть немного сил, двинуться в путь и покинуть обитель. Повязав куском материи глаза, откопав свой труд и взяв грибы, поднял палку и, опираясь на нее как на посох, пошатываясь побрел вдоль Текущего Провидения. На мое удивление, рыжий душегуб спрыгнул с излюбленного дерева и последовал за мной. Измученное долгим заточением тело быстро уставало, приходилось подолгу сидеть на берегу, плача от бессилия. За пару дней насилу отошел на четверть конного перехода. Слава Основателю, лес был полон ягоды и грибов, прибавивших мне сил, а рыжий разбойник, не покидая меня, умело вылавливал из Текущего Провидения рыбу и смиренно делился. Первый раз поступок оного кота удивил меня, когда к ногам моим он принес трепыхавшуюся добычу и призывно мяукнул. Возблагодарив его, я принял подарок, съев сырым, ибо развести огонь не было сил. Странно, но за два дня тело мое немного окрепло и глаза пообвыкли. Думать о том, что Основатель дарует возможность не только дописать мой труд, но и увидеть причину треххвостого знака, я не решаюсь, уповая на Его волю. Воспоминания проявляются яснее по мере отступления голода, и я продолжаю повествование о моем заключении.

Постигши истину второго изречения Основателя, я дрожащим разумом приступил к осмыслению третьей истины: «Слепо верующий несчастней незрячего, ибо у последнего есть еще слух и разум». Во тьме кельи я уподобился незрячему. Тьма поглотила глаза, оставив слух и измученный голодом разум. Я слышал бесполезные молитвы обреченных на неминуемую смерть товарищей по заточению, и моя вера пошатнулась. Слова архипастыря разъедали ее. Еретики лишь потому, что невольно коснулись страшной правды треххвостого знака, – в нашем мире появился ОН. Так его, понизив голос, называл отец настоятель. Внимательно вслушиваясь в разговоры архипастыря, я постиг первую страшную тайну: Северная обитель не несла свет просвещения, а была обсерваторией – непонятное слово въелось в мой разум. После смерти отца астронома отец настоятель совершил ошибку, попытавшись самолично познать истину и невольно посвятив в обрывки тайны бедных послушников, ставших еретиками. А я совершил ошибку, доверившись послушнику Онисиму. Мой разум истязали голод и клочки разрушенной веры, а слух терзался бесполезными молитвами обреченных людей.

Неужто Основатель не слышит, как под Его храмом морят голодом невинных?

Мои стенания затуманили разум, впотьмах искавший выход, и я вдруг понял, почему слепо верующий хуже незрячего! Он не видит, не слышит, не думает! О, какой я был глупец, не разобравшись и не поверив глазам своим, увидев черного ворона и выбросив послание, чудом попавшее мне в руки благодаря коту! Мой разум, иссушенный голодом, не мог вспомнить тех оставшихся строк. А в алтарной комнате отец настоятель приказал главе пастырей отправить Стаю на ЕГО поиск. Слово «Стая» прочно засело у меня в мыслях, и от непонимания я мучился и молил Основателя, чтобы Стая не нашла ЕГО.

Ибо постиг я смысл четвертого изречения Основателя, собравшего осколки моей веры в нерушимый монолит, – «Смысл веры – есть суть, а не люди, поднявшие ее знамя». Мучаясь голодом и жаждой, я молил Основателя уберечь ЕГО от Стаи, и молитвы мои были услышаны. Голос главы пастырей смиренно доложил: «Стая не вернулась».

«Основатель!» – это была первая радостная весть, заложившая кирпичик в монолит моей веры. Вспоминая, я чувствую, как по воспаленным глазам бежит слеза умиления. Прозрение истин изречения Основателя укрепило мой дух, и я решил ни за что не отдавать свой труд, и если будет воля ЕГО, то дописать и нести людям истинный свет веры. И ежедневный вопрос отца храмовника остался без ответа. Силы покидали меня, и я все чаще впадал в пронизанное холодом и сыростью небытие. Просыпаясь, вслушивался в тишину, пытаясь различить слова, но удача не улыбалась мне, и слышал я лишь кашель и стоны несчастных жертв, запертых в кельях. Тьма и голод терзали мой разум. Слава Основателю, отец храмовник приносил наивкуснейший сухарь. Колючие крошки раздирали пересохшее нёбо, а запах хлеба сводил с ума. Но это было неважно, ибо я приступил к постижению пятого изречения Основателя.

Глаза продолжают слезиться, и хоть сил прибавилось, я должен сберечь их для следующего перехода, ибо чувствую – ищут меня. Брат мой по изгнанию, рыжий кот, смиренно сидит на коленях, согревая иссушенные ноги. Глядя на него, я верую – Основатель не оставит милостью борющихся. Пережил же кот суровую зиму, ЕГО милостью переживу и я.

Уповающий на волю ЕГО Алфений.

Немилосердное солнце раскаляло доспехи и без того измученных людей. Ветерок распространял кислый запах конского и людского пота, служивший соблазнительной приманкой для вездесущих зудящих насекомых. Привычные к тяготам походной жизни люди, не обращая внимания на смрад, спокойно занимались рутинными делами. На лицах, покрытых грязными разводами пота вперемешку с дорожной пылью, проблескивали белозубые улыбки.

Мое воображение красочно нарисовало орды вшей, поселившихся во всех укромных уголках тела. Мытье у местных явно не в моде. Принцип «больше грязи – шире морда» глубоко пустил корни в этом мире.

Стараясь реже дышать, я прошмыгнул в свой шатер, заботливо установленный воинами в первую очередь. Немного повозившись и сняв броню, которую тут же взял в чистку Роган (все-таки есть маленькие прелести в статусе герцога и командира отряда – за доспехами, оружием, одеждой, лошадью ухаживают слуги), я принялся осуществлять задуманное.

На выбранном мною ровном месте вблизи ручья воины поставили купленный на рынке про запас шатер, застелив внутри нарубленным лапником. Потом, строго следуя моим указаниям, развели костер, обложив большим кольцом камней. Свободный котел, позаимствованный у девчонок, наполнили водой и подвесили над огнем.

Отправив Эрика за кузнечными щипцами, а его помощников вязать веники из мягкого лапника, очень похожего на еловый, я разлегся на войлоке возле созданного прототипа бани и ждал, когда закипит вода и раскалятся камни. Шрам на груди основательно зажил, образовав четкий рисунок трезубца в обрамлении пламени. Медальон с крупными рубинами мирно покоился на золотой цепи, став неотъемлемой частью тела. К аксессуару я привык и перестал ощущать тяжесть украшения, оставив бесполезные попытки снять. Предательский перстень упрямо обнимал палец, скалясь головой волка, влитой в середину крупного рубина.