в телефоне. Любаша хлопотала вокруг ее сына и накрывала стол для завтрака старшего поколения семьи, видимо, а еще она заметила чемоданы, стоящие возле дивана, споткнулась о них взглядом.

Прокашлялась, подошла к Илье и потрепала его по макушке, чмокнула в щеку:

– Доброе утро! Мы куда-то уезжаем?

Вопрос взволновал ее конкретно, но еще больше она хотела понять, знают ли ее домашние о вчерашнем, и что именно им известно. Но никакой паники или печали в глазах она не увидела. Любаша ей улыбнулась и поставила турку на плиту, собираясь Маришку вкусным кофе побаловать, сын так и продолжал строчить кому-то сообщение в мессенджере.

– Папа сказал, мы едем отдыхать, – Илья отвлекся на нее, ответил, улыбнувшись, своим мыслям, – Я свои вещи собрал, папа собрал ваши.

– Но я потом проверила и доложила все, что нужно, Мариночка, так что можешь не волноваться, – продолжила за сына Любаша, улыбнулась по-доброму, – А то Костя там набросал вещей, и никаких кремов для загара и после, у тебя ж кожа чувствительная, сгоришь за день, так что я сложила все, как надо.

– Спасибо, конечно, только я так и не поняла, куда мы едем?

– Так в отпуск! Костя сказал, он обо всем договорился, в школу сейчас поехал, чтобы у Илюшки проблем не было.

То ли Марина не проснулась еще, то ли просто соображала туго с утра, но они ни в какой отпуск вчера еще не собирались, тем более вот так быстро.

А билеты? А номера? Когда он все успел то? Пока она спала, Костя им отпуск выбил? А его работа? Там же проблемы были большие, он же сам говорил, сам домой приползал к ночи. А теперь отпуск?

В принципе, Марина понимала почему так срочно и быстро муж решил уехать. Но что-то не давало покоя. Вроде, выдохнуть должна от облегчения, что закончилась эта история дерьмовая. А не получалось. И пусть, в слезы по Андрею ее больше не тянуло, и трясти, как припадочную не начинало, ей было больно и грустно от того, что из жизни ушел хорошо знакомый и дорогой в какой-то степени человек.

Разецкий сказал ей: «Не плачь!»

И она собиралась его послушаться. Может, позже ее снова накроет вина и горе, но сейчас определенно ей хотелось заняться семьей: накормить ребенка нормальным завтраком, а не хлопьями, и дождаться мужа, сказать ему «спасибо», не за что-то конкретное, а просто так, потому что захотелось это Косте сказать.

****

Таиланд, остров Пхукет.

Две недели блаженства пролетели как-то совсем незаметно, промчались мимо, как одно мгновение, полное счастья.

Марина, словами не могла передать, как за какие-то четырнадцать дней стала, если не другим человеком, то хоть испытала на себе все прелести полноценного семейного отдыха. Поменялось и отношение к работе.

И до этого, были мысли о незначительности работы, что она не главное, а жизнь вообще скоротечна. К таким выводам люди приходят с опытом и возрастом, постепенно.

Вот и настал ее черед переосмыслить всё и изменить себя. Не в угоду мужу или сыну, а в угоду самой себе.

Что она поняла про себя за эти дни отдыха и безграничного счастья и веселья, так это то, что не хочет больше упускать время. Ей нужны эти дурацкие мелочи, которые делают жизнь жизнью, превращают людей из работающих машин в живых: полных эмоций и ощущений.

Раньше для нее был сын и все, ее самой будто и не было. А теперь была. И наслаждалась своим существованием рядом со своими солнышками, – Костя же как-то раз сказал, что они ее два рыжих солнышка, и был прав. На нее, можно сказать, снизошло озарение, она прозрела (опять мозги в розовую сладкую субстанцию превращаются) и увидела свою семью и себя со стороны. Красивая семейная пара и сын отдыхают на пляже; мамочка загорает и, периодически поглядывает на своих дорогих мужчин, машет им рукой, а второй придерживает на голове белую широкополую шляпу, что-то им кричит и улыбается. Отец семейства, соблазнительный рыжеволосый мужчина выходит из воды, трясет головой как собака и тоже, с безумно счастливой улыбкой на лице смотрит на жену, потом что-то кричит сыну и идет к явно обожаемой женщине. Мальчик из воды выбежал, и рванул в сторону родителей, но тихо,– его об этом попросил отец, они оба подкрались к женщине и дружно над ней затрясли головами и на нее полетели капельки холодной воды, она взвизгнула, подскочила, а ее муж и сын заливисто расхохотались.

Этот миг был бесценным. Не имел сравнений или материальной оценки. Но был важным и неповторимым. То, как Костя ее приобнял и прижал к своему мокрому прохладному телу. То, как она вздрогнула и ущипнула его в отместку за эту шалость. То, как на родителей смотрел Илья: счастливыми глазами, и, казалось, что вот-вот расплачется, так у него глазки на солнце блестели, но если это и были слезы, то только счастья.

– Ты похожа на поросёнка, – тихо шепнул ей Костя на ухо, и прикусил мочку, вызвав во всем теле дрожь.

– Что?! – она возмущенно на него посмотрела, снова ущипнула его за руку, которая бессовестно начала оглаживать ее бока и спускалась на попу, – Поросёнка?

– Вся такая розовенькая, – снова прошептал, – Пойдем в номер, я тебе кремом спинку намажу, а?!

– Спинку мне намажешь? – хрипло переспросила и облизала, пересохшие в один миг губы, – Соблазнительное предложение, а как же Илья?

Она хотела было повернуться в сторону сына, но Костя ее удержал, наклонился к ее губам, и выдохнул прямо в них, смешивая их дыхание:

– А наш сын уже улепетывает с группой на экскурсию в национальный музей Бангкока и вернется только к вечеру…

И, конечно, Марина была не против не только, чтобы муж намазал ей спинку кремом, но и сделал массаж с эротическим уклоном.

А потом, лежа в кровати, и отходя от очередного, разрушающего их на молекулы оргазма, Костя начнет ее пытать:

– Давай, говори уже!

– Что говорить? – она лениво приподняла вопросительно бровь и скатилась с мужа, но глаз от его лица не отводила.

– Я же вижу, что ты хочешь мне что-то сказать, говори, а то смотреть уже не могу на то, как ты себя одергиваешь постоянно.

– Ты же сказал, что будешь ждать столько, сколько нужно, что ты терпеливый.

– А я терпеливый, но не настолько же! – буркнул он недовольно и повернулся к ней лицом, ложась на бок, – Говори!

– Я… – Марина приподнялась на локотке, наклонилась к мужу ближе, провела ладонью по его заросшей щеке,– он