общения и обсуждения злободневных проблем. Можно допустить, что это зона психической эмансипации, где собутыльники выполняют по очереди роли пациентов и терапевтов. Однако если имеет место признание, а вместе с ним покаяние, то вряд ли можно говорить об эмансипации.

Питейные заведения необходимы не только для общественной, но и для семейной жизни. Любовь молчалива и безъязыка. Влюбленные только и могут заверять: я тебя люблю — и спрашивать: ты любишь меня? Это довольно скучно; любовь — слишком ненадежное основание для общественной жизни и поддержки семьи. Поэтому она реализуется за счет различных норм, правил, гарантий и т. п. Цивилизуя отношения браком, люди могут получать изощренные наслаждения из разнообразных семейных игр: сначала мужчина приходит поздно и навеселе, зато утром берет верх женщина, укрепляющая свою власть испытанным механизмом признания вины: где был, с кем, на какие средства. Парадоксальным образом такая игра вместе с соответствующим дискурсом и его фигурами только укрепляет семейную жизнь.

Необходимо освободиться от чисто негативной оценки рюмочных, кофеен и прочих питейных заведений. Все борются с кабаками, шинками и забегаловками как местами, где расположен земной ад, их отвергают как нечто нецивилизованное и бездуховное. На самом деле это не так, и история питейных заведений обнаруживает их цивилизационный характер и важные последствия в преобразовании человеческого бытия.

История питейных заведений тесно связана с городской жизнью, с переходом от публичности к приватности. Наряду с театрами, салонами, клубами рюмочные и кофейни выступают зонами функционирования частных интересов граждан, развития человеческой индивидуальности. Индивидуальность не является чем-то врожденным или естественно данным; она — сравнительно поздний продукт Цивилизации, формирующийся на основе специфических институтов и фигур дискурса. Человек всегда идентифицирует себя с чем-то вне-личным: с предками, социальной группой, нацией, родиной. Дама, терпеливо просиживающая часы за макияжем, подчинена Моде.

Солдат, встающий под пули, отождествляет себя с безумным и храбрым полководцем, защитником Отечества. Без такой идентификации общественная жизнь была бы невозможна. Даже если допустить, что она насильственно интегрируется интересами власти и богатства то необходимым условием ее сохранения является наличие у населения любви и признания социальных норм как своих собственных. В традиционных обществах идентификация имеет насильственно-принудительный характер и реализуется на уровне не рассуждении, а — форм жизни: человек одевается, поступает, говорит не как захочет, а как требуют нормы его сословия. Это не мы проживаем жизнь, а она проживает нас.

Наше индивидуальное Я реализуется не в нарциссическом самолюбовании, садистской самореализации, инфантильных грезах и иллюзиях, а в коммуникации с Другим, в ходе которой выдвигается и отвоевывается право на индивидуальность. Первоначальной формой коммуникации, где могла быть признанной индивидуальность, где субъект и объект могли быть связанными отношениями любви и нравственного признания, являлась семейная жизнь. Именно дом и семья выступают первоначально пространством реализации приватности в экономическом, социальном и психическом аспектах. Не случайно все поздние попытки эмансипации так или иначе воспроизводят или культивируют семейно-родственные связи любви, дружбы, доверия, сердечности. Религиозные братства, фаланстеры утопистов, разнообразные современные формы группового единства так или иначе опираются на этос семьи.

История дома, жилища как цивилизационных форм изучена достаточно подробно. Ценность домашнего и приватного была осознана в ходе сравнения с тотальными формами публичной жизни средних веков. Историки архитектуры прежде всего фиксируют существенные особенности организации пространства жилища: замок, дворец с их проходными комнатами открывают, демонстрируют все, даже интимные формы жизни. Не только праздник, но и повседневность были строго ранжированы и подчинены высшему порядку, иерархии категориально систематизированных грехов и добродетелей. Выход короля в окружении подданных, публичная казнь, праздник — это не частные, а общественные акты, демонстрирующие Власть. Точно так же посетители питейных заведений репрезентировали мир зла и дьявольских соблазнов. Если кабак и шинок — это зоны протеста, то и они организованы социальной машиной, которая задает фигуры не только судьи, но и преступника. Не в этой ли средневековой форме функционируют наши «Слоны» и «Сайгоны»: неопрятные, заросшие личности производятся специально для того, чтобы на них можно было указать пальцем, как на нечто такое, что ожидает каждого, кто сопротивляется Власти.

Как же осуществляется выход из азартной и вместе с тем уныло-однообразной игры греха и покаяния? По мере расширения ткани общественных взаимодействий, опосредования личного принуждения центрами власти, институализирующими корпус юридических норм, по мере вхождения в городскую жизнь происходят существенные изменения форм жизни. Меняются роль и функции питейных заведений: из злачных мест и притонов они становятся своеобразными институтами коммуникации представителей разных сословий, обсуждающих политические проблемы в связи с личными, теоретические — в связи со смысложизненными. Здесь разворачиваются дискуссии на разнообразные темы, циркулируют новости, оцениваются новинки литературы и искусства, словом, формируется нечто вроде общественного мнения, к которому вынуждены прислушиваться политики и газетчики. В этих заведениях обитают не только представители общественного дискурса, но и осведомители, репортеры, выполняющие роль важного передаточного звена между властью и независимым общественным мнением.

Что такое публика, общественность? Это не толпа или масса, не собрание верующих или представителей гильдии, стимулирующих групповое единство горячительными напитками. Публика обычно ассоциируется с художественной литературой, выставками, театрами, концертами; именно она читает, смотрит, слушает и вместе с тем обсуждает произведения искусства. Именно ее признания ищет художник, и это обстоятельство определяет специфику литературного дискурса, который в форме романа описывает и моделирует приватную жизнь.

Публика и общественность — это нечто противоположное как интимному, так и тайному, придворному. Она формирует независимое общественное мнение, не совпадающее с официальной идеологией. Складывающаяся на почве обсуждения и отстаивания частных интересов, она формирует не столько индивидуальное значение, сколько общий здравый смысл. Ее важное назначение — быть посредником между стратегическими ориентациями власти, экономики, политики, права и жизненными ценностями людей. Благодаря ей, власть становится связанной справедливостью, а нравственные нормы обретают силу общественных установлении, которые не может игнорировать господствующая группа. На основе развития публики и открытого дискурса, соединяющего приватное и общественное, получает выражение и индивидуальность. Античное и средневековое общества не дают достаточно эффективных возможностей для реализации индивидуального Я. Даже нравственные поучения поздних античных авторов, исповеди и покаяния христианских святых интимны и психологичны скорее по форме, чем по содержанию, ибо они направлены к трансцендентному, а не к имманентному, ориентируют на исполнение космических