Лозински смотрел себе под ноги. Он молчал и, казалось, был обижен, услышав такой вопрос. Похоже, Кесслер все еще не научился следить за его мыслями с достаточным вниманием и серьезно их воспринимать. Наконец поляк ответил:

– Этого я не знаю. Прошу заметить, что этого не знаю именно я. Возможно, кто-то другой смог бы дать ответ на ваш вопрос. На земле жило и живет много великих людей, в творениях которых скрываются намеки, которые никто не может понять. До Леонардо был Данте, после него – Шекспир и Вольтер. В первую очередь Вольтер, который сам придумал себе это имя – в действительности его звали Arouet, – представлявшее собой анаграмму, так же как и ожерелье, изображенное Леонардо, и рельеф на арке императора Тита являются своего рода анаграммами. Анаграммы, зашифрованные в обоих изображениях, и имя Вольтер объединяет то, что они состоят из восьми букв[55]. Я абсолютно уверен, что само имя Вольтер указывает на то, что он был посвящен в эту тайну. Я пробовал из букв, составляющих его, складывать французские слова, которые имели бы хоть какой-то смысл, и провел за этим занятием много бессонных ночей. И все безрезультатно.

– Возможно, вы просто ошибаетесь? Может быть, за именем Вольтер скрывается простая словесная игра?

– Да, я знаю, некоторые глупцы предполагают, что в имени Voltaire скрывается всего лишь анаграмма из AROUET L (е) J (eune), то есть Arouet-младший. Но такое толкование кажется мне недостойным Вольтера. Человек, являющийся одним из величайших гениев в истории человечества, вряд ли станет скрываться за столь тривиальной игрой слов. Хоть Вольтер и верил в Бога как основоположника морального порядка, к христианским таинствам он относился крайне скептически. Особенно к католической церкви. Он утверждал, что человек не нуждается в спасении, поэтому Бог вовсе не должен его спасать, а Библию совершенно не уважал. Подобное отношение можно назвать очень необычным для человека, жившего в те времена. Однако оно является вполне объяснимым, если предположить, что Вольтер являлся хранителем этой тайны. Кесслер, я совершенно уверен в том, что подобный псевдоним он выбрал себе далеко не случайно. Только вслушайтесь, как странно звучит: Вольтер!

– С вашего позволения, – ответил Кесслер, – если я правильно понимаю, то Вольтер каким-то образом связан с этим рельефом на арке императора Тита?

Лозински взял из рук молодого иезуита фотографию и поднес ее к лицу своего собеседника.

– Что вы видите на этом снимке, Кесслер?

– Римских легионеров и их трофеи.

– А что это за трофеи?

– Насколько я могу судить, первый – это, возможно, золотая кадка для купания, затем – ягненок, ветка дерева, лось, военное знамя, колесница, утка и колос. Что в этом необычного?

– В самих трофеях – ничего. Вернее, почти ничего. Но есть один намек, который должен вызвать сомнение у внимательного наблюдателя.

– Лось!

– Точно. В стране, откуда Тит и его солдаты везли трофеи, живут звери, населяющие пустыню, но лосей там никогда не было. Значит, можно сделать вывод, что человек, создававший этот рельеф, сделал ошибку сознательно, чтобы намекнуть на то, что за простым изображением скрыто тайное послание.

– Но император Тит должен был сначала утвердить эскиз рельефа. И только потом отдать приказ скульпторам приступать к работе. Наверняка он отметил бы, что среди трофеев не было ни одного лося!

– Я не сомневаюсь, брат мой, что именно так он и сделал бы. Но Тит никогда не видел триумфальной арки, названной его именем. Это сооружение было воздвигнуто после его смерти братом и преемником Тита Домицианом. А у этого молодого человека было столько проблем, что детали памятника были ему наверняка абсолютно безразличны, впрочем, как и слова римских философов. Сами же римляне были в большинстве своем глупыми и необразованными людьми. Они знали только о том, что происходило в пределах их города, а все, что находилось немного дальше, казалось им экзотическим. Они бы не удивились, даже увидев среди трофеев пингвинов!

Тем временем Лозински и Кесслер шли к противоположной стороне форума, мимо курии и арки Септимуса Северуса, за которой виа Консолацьоне огибала Капитолий. Позже Кесслер, упрекал себя в том, что они, беседуя, пошли именно этим путем, хотя на самом деле идея принадлежала Лозински.

С улицы доносился шум, который создает толпа людей и проезжающие мимо автомобили. Он немного мешал Лозински и в то же время исключал возможность того, что кто-нибудь подслушает беседу двух иезуитов. Итак, поляк продолжил свой рассказ:

– В обозе императора Тита, по-видимому, находились люди столкнувшиеся на Востоке с новым учением, последователи которого называли себя христианами. Для римлян они были просто chiristiani – не более чем приверженцы одной из многочисленных сект, пришедших с Востока. Но о человеке, сделавшей эту секту столь популярной, сложили легенды и сказания, поэтому у нового учения появлялось множество сторонников. Неизвестный мужчина на полном серьезе утверждал, что он является сыном неизвестного бога. Более того, он приводил многочисленные доказательства и показывал людям вещи, которыми не мог похвастаться ни один самый известный маг. Пятью хлебами и двумя рыбинами он накормил пять тысяч человек, не считая женщин и детей. Из воды он делал вино и оживлял мертвых. Когда римляне приговорили его к смерти за осквернение богов, он погиб от рук иудеев, после чего произошло нечто, повергшее людей того времени в полное замешательство. Последователи этого человека утверждали, что они собственными глазами видели, как их учитель восстал из мертвых.

– Остановитесь, брат, – прервал поляка Кесслер. – Вы говорите как еретик. То, что вы делаете, – неправильно.

Замечание разъярило Лозински. Он прищурился, наморщил лоб и со злостью ответил:

– Может быть, брат, дослушаете меня до конца? А затем я с удовольствием выслушаю ваше мнение.

Они стояли менее чем в шаге друг от друга, словно противники и, готовые ринуться в бой и померяться силами. Лицо Лозински было обращено к форуму, а Кесслер видел перед собой Капитолий. Поляк холодно смотрел в лицо младшего брата по ордену с полной уверенностью в своей победе. Кесслер был настроен скептически, но выражение лица коадъютора заставило его засомневаться в собственной правоте. Не меняя позы, Лозински продолжил:

– Прежде всего благодаря миссионерскому рвению ремесленника из Тарсы по имени Павел, который никогда не видел своего учителя, движение нашло тысячи сторонников, вследствие чего уже представляло реальную угрозу официальным римским богам. По всей империи образовывались общины Приверженцев этой секты. Не только в Палестине, Малой Азии и Греции, а даже в самом Риме, где боги должны были чувствовать себя как дома, у христиан появились последователи. Миссионерское рвение христиан сильно, как ни у каких представителей других верований. А поскольку они изолировали себя ото всех, кто не верил в их бога, и проводили во время своих тайных собраний странные ритуалы, очень скоро о христианах заговорили во всей Римской империи. Фанатизм членов этой секты доходил до того, что они защищали собственное предвзятое мнение даже в спорах с теми людьми, которые своими глазами видели человека, рожденного в Назарете. Однажды появился некто и пытался убедить их, что истинная история об Иисусе на самом деле звучит совершенно иначе. Мол, он-то знал об этом лучше, чем кто-либо другой. Христиане угрожали забить этого человека камнями до смерти, так что спастись ему удалось только бегством. Он отправился в Египет, где правдиво и подробно описал все, что ему пришлось пережить.