Кроме того, во всем западном мире как раз в тот период наметился пик общественной активности, речь шла уже о «студенческих революциях», о настоящих боях. В США тоже проливалась кровь: в частности, не раз солдаты национальной гвардии открывали огонь по студентам-демонстрантам. Предельно обострилось и антивоенное движение. Старые штампы отбрасывались повсеместно — и на этом фоне Гувер выглядел уже просто каким-то доисторическим чудовищем. Гувер лично отдавал приказы о компрометации, клевете, судебном и внесудебном (вплоть до расправ руками мафиози) преследовании отдельных граждан, в том числе прекрасной актрисы Джоан Си-борг, актера Дика Грегори, многих лидеров «Черных Пантер». В то же время на переломе семидесятых произошел настоящий всплеск терроризма[94]. Чуть ли не ежемесячно в США гремели взрывы. Бомбы разворотили административные здания «IBM», «GT», «Mobil oil соmр». Почти пятьдесят человек погибли. Но из сорока тысяч терактов того периода намного больше половины прошли для организаторов не только безнаказанно, но ни полиции, ни ФБР даже не удалось установить ни мотивы, ни каким-то образом причастный круг людей и организаций.

По сути, это был настоящий провал работы по обеспечению внутренней безопасности. И можно не сомневаться, что среди миллионов американцев, которые считали, что Гувер должен немедленно уйти, было и какое-то количество людей, которые думали о конкретных способах.

В 1970 году был создан, под руководством помощника президента Т. Хастона, Комитет начальников спецслужб, который был призван выяснить причины недостаточной информации о радикальных группировках и элементах, и наметить меры по улучшению внутренней безопасности. По ряду причин Гувер высказывался едва ли не против всего, что рекомендовалось Комитетом — но отнюдь не от чрезмерного уважения к демократическим институциям[95]. О причинах этого хорошо сказал один из самых осведомленных людей того времени — президент Ричард М. Никсон: «Гувер полностью поддержал бы план Хастона, если бы реализация этого плана была доверена ему. Он не доверял ЦРУ, он не доверял никому. Он параноидально боялся всего, что могло бы спровоцировать кампанию против него в прессе…»

Гувер не просто не доверял ЦРУ и другим агентствам. Он приказал полностью и жестко прекратить все контакты ФБР и с Центральным Разведывательным Управлением, и с АНБ, и даже с военной контрразведкой. Такая самоизоляция Бюро являлась прямой и реальной угрозой национальной безопасности. Это понимали и во всех спецслужбах, и в самом ФБР, и в Белом доме. Но, как известно, «…Никсон был совсем не тем человеком, который мог бы пойти на риск ради идеи». Тем не менее то, на что прямо не пошел находящийся «на крючке» гуверовского компромата осторожный Никсон, стали без особого шума реализовывать его помощники: тот же Хастон, а затем сменивший его, столь же молодой и энергичный Джон Дин.

Изменялся и расклад сил в самом ФБР. Клайд Толсон перенес несколько инсультов, почти ослеп и уже никак не мог быть надежной опорой. Карта Делоуч, многолетний помощник директора в самых щекотливых ситуациях, принял предложение стать вице-президентом «Пепсико» и ушел из ФБР. На его место был назначен Уильям Салливан, в верности которого Гувер не сомневался. Но Дж. Э., пожалуй, не учел, что очень близкая и реальная перспектива стать директором, вкупе с доверительными отношениями, которые сложились у него с ведущими членами команды Никсона, серьезно изменят позицию Салливана.

Решительным испытанием для Салливана стало изъятие материалов, полученных в результате незаконного прослушивания шести чиновников Госдепа, нескольких госслужащих и четырех ведущих обозревателей, на которое в свое время неосмотрительно дали согласие президент (устно) и министр юстиции Митчелл (письменно). Прослушивание не дало ровно ничего с точки зрения внутренней безопасности, но зато сам факт его проведения стал потенциальной опасностью для Никсона и Митчелла. Через А. Хейга и помощника министра юстиции Мардиана, Салливану было дано поручение изъять документы. Тот вынес из штаб-квартиры ФБР оригиналы пленок и распечаток в двух саквояжах, и передал их Мардиану. А затем предпринял несомненно инспирированную Белым домом попытку решительного объяснения с Гувером. Сначала, по итогам совещания с двумя десятками ведущих сотрудников ФБР, он написал Гуверу пространное письмо, в котором изложил насущную необходимость реорганизации, а затем в личной беседе предложил директору уйти в отставку. Реакция последовала незамедлительно — в отставку (хотя достаточно «гуманно»: сначала оплачиваемый отпуск, а потом увольнение по собственному желанию) отправился Салливан. Кабинет его в штаб-квартире был опечатан и обыскан. Компромата там не оказалось[96]. У. Салливан отказался дать объяснения, сказав только, что с расспросами господину директору следует обращаться к министру юстиции. Как сказал несколько позже Эрлихман в застенографированной беседе с Никсоном, «…Гувер без этих бумаг чувствует себя очень неуверенно. Ведь только с ними он может разговаривать на равных с Митчеллом и с вами».

В конце октября 1971 года, когда ситуация с Гувером все ухудшалась, Дж. Эрлихман подал Никсону специальный доклад, в котором, в частности, говорилось: «Забота о собственном имидже, культ личности в конце концов дали свои плоды. В корне душатся всякий творческий подход, инициатива и нововведения… Моральный облик оперативников ФБР оставляет желать лучшего. Прекращены все негласные разработки. Отсутствует какое-либо взаимодействие с другими спецслужбами. Из Бюро выдавливаются лучшие кадры…»

Близкое окружение президента Никсона, особенно Эрлих-ман, Дин, Толсон, а также «помощники» рангом пониже, Г. Хант, Гордон Лидди, Д. Маккорд, Ф. Стрейджес, и низовые подручные, в том числе кубинские эмигранты, конечно же, переступили (и не раз) грань законности. Помимо собственно «Уотергейта», о котором речь пойдет ниже, произошло около сотни вторжений в дома и офисы журналистов, политиков, бизнесменов и врачей, которых признавали «врагами» республиканцев и Никсона. Совершенно серьезно планировались даже убийства — в частности, весьма насоливших верхушке республиканцев экс-цээрушника Эллсберга[97]и журналиста Джека Андерсена. Надо сказать, что и Гувер своими параноидальными поисками компромата — в том числе и на самого Никсона, — со страхом отставки и старческим самодурством вел дело к своему неизбежному концу. Он дезорганизовал работу ФБР так, что у очень многих руководителей и полевых сотрудников совершенно стерлись грани между допустимым и незаконным. Он сковывал работу президентской команды и президента — а они ведь занимались не только предвыборной грязной политической борьбой. Сам же Гувер дряхлел и впадал в ипохондрию. Его поведение зимой 1971 года, когда пришлось удалять небольшую меланому, невозможно воспринимать без отвращения. Несколько раз он падал, были случаи, когда он разбивал лицо в кровь в собственном кабинете. Те, с кем он общался в зиму 1971/72 года, говорят о перепадах его настроения и о мыслях о неизбежности смерти, — но все оборачивалось намерениями «служить, пока я нужен нации». Не следует удивляться, что в этой ситуации команда Никсона, в чьем распоряжении были действующие и отставные джи-мены и цээрушники, умеющие многое и способные на все, предприняли действия и против самого Гувера. Как сказал позже Генри Киссинджер, один из немногих, кто оказался не испачканным делами никсоновской команды, «Никсон твердо решил избавиться от Гувера при первой же возможности…».