Да, конечно, волосы у него были темные, густые и вились, а глаза синие. Но лоб был узковат, а остальные черты лица были какими-то грубоватыми. К тому же он упорно не опускал пушки и не сводил с нас настороженного взгляда.

— Идите туда! — кивнул он вниз, где скалы резко обрывались и далеко внизу шумел морской прибой.

Мы в ужасе переглянулись.

— Идите! — повторил немец и взмахнул рукой с пистолетом.

Этот жест как-то быстро убедил нас, что дядю нужно слушаться. Мы подошли к обрыву и с удивлением обнаружили на нем тропинку. Очень узкую, крутую и опасную, но все же спуститься вниз по ней было вполне возможно. Мы и спустились. Вернее, спустились мы до середины.

Я шла после своих подруг, а за мной шел только немец. Неожиданно нога моя попала на камень, который как-то подозрительно качнулся под ней. Я оглянулась назад, чтобы по доброте душевной предупредить немца, но все немецкие слова как-то очень кстати вылетели у меня из головы. Я ничего не сказала, а минуту спустя было уже поздно.

Немец наступил на тот злосчастный качающийся камень.

И так как немец был тяжелей меня раза в два с половиной, то камень выкатился у него из-под ног, а сам немец потерял равновесие, замахал руками и все равно свалился и начал скользить вниз по крутому склону. Оказывается, на мелких камешках и обломках скал можно скользить ничуть не хуже, чем на санках по льду.

— Спасите! — кричал немец. — Держите меня!

Когда немца проносило мимо меня, я честно попыталась спасти его, вцепилась в его руку. Но парень был слишком тяжел для меня. И в результате у меня в руках оказался лишь пистолет немца, а сам он с громкими криками продолжил спуск вниз.

— Ну, Дашка, ты просто гений! — услышала я голос Мариши. — Ловко ты его!

— Что я его? — растерянно спросила я. — Чему вы радуетесь?

— Так ты же его разоружила! — втолковала мне Юлька. — Молодец!

— Теперь у нас есть настоящее оружие! — ликовала Мариша. — Побежали вниз, пока этот тип не очухался после падения.

Побежали — это было сильно сказано. Мы скорее сползли.

Но в конце концов мы оказались возле немца еще до того, как он пришел в себя. А это самое важное. Думаю, что тот момент, когда немец пришел в себя, был одним из самых неприятных в его жизни. Представляете, вы открываете глаза, все тело у вас ломит, голова раскалывается от удара о камень, на затылке стремительно растет шишка, а вокруг вас стоят три грязные, перепачканные землей мегеры со спутанными волосами и в одежде с прорехами и злобно на вас скалятся, тыча при этом вам в нос ваш же собственный пистолет.

— О нет! — прошептал немец и сделал попытку отключиться.

Но этот номер у него не прошел. Пока он изображал полный труп, мы с Юлькой без труда связали ему руки моим ремнем.

А потом Мариша пощекотала его дулом пистолета под ребрами.

От такого обращения немец начал извиваться и глупо хихикать.

— Если ты еще раз сделаешь вид, что теряешь сознание, мы тебя пристрелим, — холодно заявила ему Мариша. — Тащить нам тебя с собой не под силу, а бросить живым инстинкт самосохранения не позволяет. Так что выбирай, либо ты рассказываешь нам, кто ты и откуда, либо получаешь пулю в лоб. И не вздумай нам врать!

Для убедительности Мариша еще раз пощекотала немца дулом оружия.

— Я ничего не знаю! — закричал бедный мужик.

— Как неоригинально! — расстроилась Мариша. — И ты хочешь, чтобы я поверила, будто такой хитрый и умный человек, как ты, и совсем бы уж ничего не знал. Ни за что не поверю.

И она выстрелила из пистолета. Пуля попала в камень в двух сантиметрах от левой ноги нашего немца, срикошетила от него и пробила немцу правое предплечье. Немец взвыл, а мы с Юлькой раскрыли рты от изумления.

— Вот уж не ожидала, что ты начнешь расстреливать пленника, — прошептала я Марише на ухо.

— Сама не понимаю, как это получилось, — тоже прошептала в ответ растерянная Мариша. — Я не хотела в него стрелять.

— Пытки пленных отменены Женевской конвенцией, — заметила вслух Юлька.

— Это если пленные ведут себя как полагается пленным, — свирепо ответила Мариша, глядя на немца, который с удивлением разглядывал свою пораненную руку.

Потом сунула пистолет мне, а сама присела рядом с ним и принялась осматривать рану.

— Жить будешь, — наконец сказала она.

— А как я буду теперь работать? — наконец поинтересовался немец у Мариши. — Ты повредила мне сухожилие.

— Какое сухожилие?! Не выдумывай! — возмутилась Мариша. — Совсем нас за дур держишь? Сухожилием тут и не пахнет. Пуля пробила тебе кожу и вышла наружу. Ничего страшного, просто царапина. Если будешь хорошим мальчиком, мы тебе ее перевяжем. А нет, так бросим тебя тут истекать кровью и гнить заживо. И дикие птицы прилетят и выклюют тебе глаза и начнут рвать на части твое еще теплое тело. И когда найдут твои останки…

— Я буду говорить! — поспешно согласился немец. — Спрашивайте!

— Вот и молодец!

Перевязав раненого за пять минут, Мариша снова взяла пистолет, отошла на несколько шагов и сказала:

— Ну, кто твой хозяин?

— Я не знаю, — последовал ответ.

— Что? — разозлилась Мариша. — Это просто некрасиво.

Мы же с тобой договорились!

— Но я правда не знаю, кто он, — ответил немец.

— Хорошо, а ты сам кто такой?

— Меня зовут Алекс, — представился нам незнакомец.

— Это ведь ты пробрался в наш номер и стрелял в меня и Кати? — спросила у него я. — Не отрицай, я узнала твою фигуру. Это был ты.

— Да, это был я, — кивнул Алекс. — Но стрелять — это моя работа. Я работаю наемным убийцей. Мне передают фотографию жертвы, список мест, в которых можно ее застать. Иногда, по желанию заказчика, указывается какое-то конкретное место и способ, как отправить жертву на тот свет. Я всегда иду навстречу пожеланию заказчика, если это, конечно, не претит здравому смыслу и моей безопасности.

— Ну что, нормальная работа, — одобрила Мариша. — И, похоже, ты к ней серьезно относишься.

От Маришиной похвалы любой мужик расцветает как майский цветок. Этот наемный убийца не стал исключением.

— Да, я профессионал, — с гордостью сообщил он нам.

Для меня всегда было загадкой, на чем же все-таки у мужчин основывается их самомнение. Вот этот, к примеру, сидит перед тремя девушками грязный, связанный, с раненой рукой и сотрясением мозга и при этом еще уверяет, что он профессионал, для которого невозможного мало. И при этом совершенно явно не берет в ушибленную голову, что скрутили его всего лишь три девицы, которых никто отродясь не готовил воевать с наемными убийцами.