там, где я лежала, а затем пришел мальчик, который при виде меня испуганно закричал. Я думала, что ребенок убежит, но вместо этого он снял тунику и накрыл меня ею, а потом привел свою мать. Эта добрая женщина прикладывала припарки к моему лицу и мазала тело, она сочувственно гладила мои руки, удерживая меня среди живых, и никогда не просила объяснить, что произошло. Убедившись, что я выживу, она лишь спросила, нужно ли ей послать известие в Мамре, потому что она поняла, кто я, по обрывкам одежды. Но я сказала: «нет».

Я не хотела оставаться рабыней, я покончила с высокомерием Ревекки и навеки покинула Ханаан. Мое единственное желание состояло в том, чтобы прийти домой и почувствовать запах Великой реки и утренний аромат лотоса. Я сказала, что хочу умереть для Мамре, и добрая женщина мне помогла.

Она отрезала прядь моих волос и сложила остатки одежды в мою сумку, добавив туда несколько овечьих костей. Она отправила своего сына в город, и мальчик нашел торговца, направлявшегося в Мамре. А уж тот принес твоей бабушке весть о моей смерти.

Ханаанеянка дала мне покрывало и трость, а затем отвела меня в Тир. Она нашла караван, который шел к Великой реке. Эти люди взяли меня с собой в обмен на одну из ее овец, а я пообещала по дороге развлекать их песнями и историями. Караванщики привели меня в страну Он, где я раздобыла систр, и вот теперь я здесь, с тобой, и вновь вспоминаю Ханаан. - Моя собеседница отвернулась и сплюнула. Змея скользнула в темноту с того места, куда упала ее слюна, и я содрогнулась от ярости Веренро.

- Я бы прокляла весь этот народ, если бы не доброта той ханаанской женщины. Глаза мои навсегда угасли, так что я не видела ее лица, но думаю, что оно сияет светом и красотой. Когда я вспоминаю о ней, то представляю полную луну. Возможно, эта женщина искупала некую свою ошибку или былую вину. А может, ее саму когда-то предали и нашелся человек, который пришел ей на выручку. Или же, напротив, никто не помог бедняжке, когда она нуждалась, и она знала, насколько это тяжело. Так или иначе, она ни о чем не спрашивала, даже не поинтересовалась, как меня зовут. Эта женщина спасла меня просто так, без всякой на то причины и не преследуя никакой выгоды, по доброте сердечной. Ее имя было Тамар, то есть «поддерживающая плод», - сказала Веренро и снова начала раскачиваться.

Мы сидели рядом в тот предрассветный час и долго молчали. Наконец слепая заговорила снова, чтобы ответить на вопрос, который я и не думала ей задавать.

- Не то чтобы я была несчастна, - сказала она, но и счастливой меня тоже назвать нельзя. В моем сердце одна лишь пустота. Я ни о ком и ни о чем не забочусь. Мне снятся псы с оскаленными зубами. Я мертва. Не так уж плохо быть мертвым.

Вздохи и храп спящих музыкантов прервали ее слова.

- Добрые души, - с неожиданной нежностью отозвалась она о своих спутниках. - Мы ни о чем не спрашиваем друг друга. Но ты, как случилось, что ты вдруг заговорила на языке Великой реки?

И я без колебаний рассказала Веренро всё: просто запрокинула голову, закрыла глаза и подарила голос событиям своей жизни. За все минувшие годы я не говорила так много и так долго, однако нужные слова пришли без усилий, как будто я часто вела длинные речи.

Я и сама удивилась, вспомнив Тавею и Рути, воскресив в памяти счастливые дни в Красном шатре. Нимало не смущаясь, я рассказывала о Салиме и о нашей страстной любви. Я говорила о предательстве братьев, которые убили моего мужа. Я поведала Веренро о сделке с Ре-нефер и о том, как Мерит заботится обо мне, я с гордостью и любовью описывала успехи своего сына.

Оказалось, что это совсем не сложно и даже приятно. Как будто рот мой и гортань пересохли, а теперь я наполнила их живительной прохладной водой. Я сказала «Салим», и мое дыхание очистилось после долгих лет горечи. Я назвала сына «Бар-Салим», и тяжелый камень свалился с моей груди. Я перечислила имена своих матерей и вдруг ясно поняла, что все они уже мертвы. Я уткнулась лицом в плечо Веренро и пропитала ее одежду слезами в память о Лии и Рахили, Зелфе и Билхе.

Слушая меня, собеседница кивала, вздыхала, в какой-то момент взяла меня за руку. Когда я наконец успокоилась, она сказала:

- Ты не мертва! - В голосе ее была печаль. - Ты не такая, как я. Твое горе сияет из глубины сердца. Пламя любви сильнее. Твоя история еще не закончена, Дина, - сказала она. Давненько уже никто не называл меня так: в Египте я была для всех Деннер, чужеземной повитухой, а не Диной, единственной и любимой дочерью четырех матерей.

Веренро погладила меня по голове, лежавшей у нее на плече, а комната тем временем заполнялась утренним светом. Я заснула, а когда проснулась, ее уже не было.

Через неделю Ре-мосе отправился в страну Куш вместе с Каром, прибывшим в Фивы из Мемфиса. Перед отъездом сын привел почтенного учителя в сад, чтобы представить нас друг другу, но тот лишь едва кивнул низкорожденной матери своего любимого ученика. После того как они ушли, я с сожалением подумала, сумеет ли этот старик пережить столь длинное путешествие.

Глава третья

Бенья доставил шкатулку, как и обещал, однако увидеться мы не смогли. Когда плотник пришел к воротам сада, ему довольно нелюбезно ответили, что Деннер сейчас сидит в большом зале с сыном и ее нельзя тревожить по пустякам. Шкатулку поставили в угол кухни, и я не видела ее, пока Ре-мосе не покинул Фивы и жизнь в доме не вернулась в привычный ритм.

Когда повариха передавала мне шкатулку, ее просто распирало от любопытства. Откуда вдруг у меня появилась столь красивая вещица? И кто был тот человек, который так настаивал на встрече со мной? Я ничего не рассказала о Бенье и о шкатулке обитателям дома в надежде, что сплетни стихнут сами собой, а плотник поймет, что между нами ничего быть не может. Хотя тогда, на рынке, меня тронули его слова и взволновало его прикосновение, я не представляла, что смогу вновь выйти замуж. Несмотря на слова Веренро, я была уверена, что Ре-мосе -