Саймон сказал:

– Оберон устроил для нас ускоренную репатриацию. Ты же знаешь, что я отказался от участия в побеге, да? Я решил, что от меня будет больше пользы, если я буду отвлекать немцев. Им очень понравилось представление. Мы играли для них всю ночь. Только после этого они поняли, что кто-то пропал, но тоннель они так и не нашли, слава богу. Это был бы конец всей театральной истории. – Он задумался на секунду, как будто припоминая что-то, его голубые глаза будто искали какую-то мысль в его голове. И тут он добавил: – К тому же это помогло убежать еще нескольким людям. Неплохо, да?

На передних ступеньках стояла и дышала воздухом сестра Ньюсом и еще несколько человек из медицинского персонала.

Когда в такси завелся двигатель и машина двинулась с места, Роджер упал на землю. Она подбежала к нему и проверила его лоб. Она крикнула, стараясь перекричать уезжающий автомобиль:

– Сходи за санитаром, пусть поможет, Сай! Не стой ты как вкопанный.

Проклятый, проклятый Роджер, он привез к ним лихорадку, бедный идиот. Она была почти уверена в этом. Несколько пар ног зашуршали по гравию. Сестра Ньюсом подошла к ним первая и жестом остановила санитаров и двух сестер:

– Только двое, а потом придется отправиться в палату карантина вместе с ним.

Палату карантина устроили в зимнем саду, потому что там освободилась целая изолированная комната. Все женщины-пациенты уехали домой.

Саймон стоял там, где она оставила его, и смотрел во все глаза.

– Это же заразно, да?

В Роттердаме Оберон стал задумываться о том, как работает нейтралитет.

В своем гостиничном номере он долго тренировался подделывать подпись своего отца, пока, по собственному мнению, не приблизился к идеалу. Он выписал доверенность на титульной бумаге Истерли Холла, которую Ричард выслал ему без вопросов, в ответ на письмо с заверением, что у Оберона есть план, который, возможно, поможет спасти Истерли Холл.

Он прибыл в банк, где находилась ячейка его отца, о которой упоминалось в одном из документов, которые просматривал Оберон перед отъездом, в прошлой жизни. Управляющий сначала встретил его со сдержанностью, приличествующей его должности, но его холодность полностью испарилась после того, как он ознакомился с доверенностью, которая, слава богу, не вызвала никаких вопросов. Оберон заставил себя принять приглашение на рюмочку хереса и просидеть какое-то время в мягком кожаном кресле перед пылающим камином, обсуждая прогресс в мирных переговорах и то, какое влияние в мире приобретет Америка после того, как победила в войне.

– Ну, все не совсем так, приятель, – сказал Оберон, сжав свою рюмку слишком сильно. – Я, скорее, думаю, что эта победа как-то связана с обилием мертвецов с континента и из империи.

Его ремарка была встречена холодным молчанием. Оберон взял себя в руки и отметил, как хорошо смотрится картина, которая висела в кабинете, отделанном деревянными панелями, и каким, вероятно, отличным вкусом обладает управляющий. Он посмотрел на часы, опустошил свою рюмку и поставил ее на стол.

– К сожалению, мне необходимо отплыть сразу же после того, как я улажу здесь все дела своего отца, – доверительно проговорил он. – Я выполняю распоряжения отца. Вы же понимаете.

Управляющий сочувственно улыбнулся:

– О да, я знаю, насколько нетерпелив бывает лорд Брамптон.

И они посмеялись между собой, как два джентльмена.

Оберон незаметно вытер ладони. Они потели от напряжения. Они пожали руки у двери, и управляющий крикнул кому-то в приемной:

– Де Ври, проводи, пожалуйста, сына лорда Брамптона.

Де Ври повел его вниз по широким мраморным ступеням, все ниже и ниже. Они оказались у зарешеченного коридора. Де Ври отпер замок, а потом запер его за собой. Ключи были прикреплены к цепочке на его ремне. Их было очень много, и они звенели, когда он двигался. Стены были отделаны белыми панелями, и они отражали газовый свет. Они дошли до тяжелой стальной двери. Де Ври отпер ее, вместе с Обероном вошел в хранилище с ячейками и запер дверь за их спинами.

Он записал номер доверенности, которую протянул ему Оберон трясущимися руками. Де Ври внимательно на него посмотрел. Оберон пожал плечами.

– Прошу прощения, слишком много взрывов.

Де Ври кивнул.

– Понимаю, – было видно, что он и правда понимал.

Он отпер сейф и достал черный металлический ящичек. Оберон ждал, что в любой момент появится управляющий, который по какой-то причине переменит свое мнение по поводу подлинности этой доверенности. Ему даже на секунду стало жаль его, ведь его отец так этого не оставит. Де Ври отпирал ящик. Он стоял позади.

– Вы же понимаете, что ваша доверенность не позволяет вам ничего изымать? Вы можете только внимательно ознакомиться.

Ричард объяснил ему, что доступ к ячейке на таком уровне получить будет проще.

Оберон улыбнулся, доставая из кармана портсигар:

– Разумеется.

Де Ври покачал головой, глядя на портсигар.

– Здесь это запрещено – курить, я имею в виду.

– О. – Оберон положил его на край стола. Он начал медленно просматривать документы. – Мой отец попросил удостовериться, что он оставил в этой папке один документ, раз уж я так близко от Роттердама. – Он рассмеялся: – И правда, довелось вашему покорному слуге повоевать в этих местах.

Пока он говорил, он склонился над ящиком, высматривая суммы, счета, письма. Он нашел документы, которые искал, и достал их из ящика, поднес к глазам и стал внимательно разглядывать. Он толкнул бедром свой портсигар. Он упал на пол к ногам Де Ври. Мужчина наклонился, чтобы поднять его. Оберон быстро сложил нужные бумаги и убрал их в карман, потом еще какое-то время покопался в оставшихся документах и вернул их в ящик. Де Ври осторожно положил портсигар обратно на стол. Оберон встал прямо и развел руками, беспомощно произнеся:

– Что же, их здесь нет. Вероятно, они в его кабинете. По крайней мере, мы теперь знаем, где искать.

Он положил портсигар в карман. Таким образом он скрыл, что там уже что-то есть. Он подождал, пока Де Ври закроет ящичек, потом ячейку, потом хранилище, а потом и решетку. Оберон считал ступени, которые они преодолевали бок о бок с клерком. Он пожал ему руку, прежде чем ступил на белый мраморный пол, дошел до стеклянных крутящихся дверей и вышел на свежий морозный воздух, полный криков чаек и гудков кораблей. Он чувствовал, как подкашивались его ноги, когда он всходил на корабль. Первая часть была выполнена.

Три дня спустя, уже в Лондоне, он уходил из своего Пэлл-Мэлловского клуба, чтобы поприсутствовать на приеме с напитками перед ужином в доме своего отца; его форма была идеально выглажена, а ботинки блестели. В каблуке все еще был спрятан компас. Он прогулялся до Итон Плейс. Как странно было быть здесь в мирное время. Как странно было в мирное время вообще. Как тихо, как скучно, как замечательно.