– Джо, ты когда-нибудь слышал о человеке из Санту по имени Уолтэм?

Улыбка мгновенно вернулась на лицо Джо, и он погрозил мне пальцем:

– Вы, пилоты, такие сообразительные.

– Ты знаешь его? – спросил я.

– Я знаю его, а он знает вас. Но он не в Санту. Он на Дальвадо.

– Где это?

– Южнее, намного южнее.

– Мы можем туда слетать? – спросил я.

Этот вопрос заставил Джо Керосинщика громко расхохотаться. Он покачал головой:

– Могли бы, но не можете, – ответил он.

Услышав последнюю фразу, я окончательно перестал понимать, что происходит.

– На Дальвадо все не так, как на Санту. Правительство не слишком-то любит Уолтэма. Лететь туда – плохая идея. Нарвешься на неприятности. Но если вы правда хотите с ним встретиться, есть другой способ, – сказал он с улыбкой.

Не зря, выходит, я тогда промолчал в аэропорту. Интуиция меня не подвела. Судя по всему, он какой-нибудь наркоторговец или заговорщик, но если так, почему человек с такой родословной как Филипп Парфе, посоветовал мне с ним связаться?

Разумные решения – это скучно и неинтересно. Голос здравого смысла бубнил мне в ухо, что я должен бросить все это дело с Уолтэмом. Вероятно, он контрабандист или революционер и, упомяни я одно только его имя не тем людям, у нас тут же будут проблемы. Больше никаких сумасбродств – пора заводить «Жемчужину», выбросить из головы всю эту охоту за маяками, не отклоняться от курса и двигаться дальше – в Гонконг. Но другой голос – озорной, бесшабашный, романтический – не унимался: «Здесь что-то не сходится. Ты должен найти этого парня. У него есть большой ответ на большой вопрос. А если для этого тебе придется забраться в какой-нибудь глухой закоулок посреди острова, где много веков питались человечинкой, тогда не отступай, парень. Полный вперед».

Думаю, не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, какого голоса я в итоге послушался.

К счастью, мне хватило ума позвонить своим ребятам в отель. Я сказал им, что еду на юг, а они пусть отдыхают, пока я не вернусь. Если кто-то станет спрашивать обо мне, они должны сказать, что я встретил старого приятеля в «Кулидж-Барс» и уехал с ним понырять и взглянуть на останки корабля времен войны у островов Торресова пролива. Вернусь через пару дней. Следующая здравая мысль придет мне в голову очень и очень не скоро.

Джо сказал, что нам надо встретиться с одним человеком по поводу грузового судна, и мы направились по глухим улочкам Санту в кава-бар по соседству.

Как я попал из кава-бара на один из самых отдаленных островов в одной из самых отдаленных стран южной части Тихого океана на грузовом пароходе – еще одно событие, которое можно смело записать на счет теории, что жизнь – это «русские горки». Добровольно покупаешь билет и разрешаешь привязать себя к креслу. Все начинается очень медленно. Маленький поезд заползает на вершину горки… и вот тут за дело берется сила тяжести, и тебе остается только вцепиться в сиденье.

Конечно, это не первый мой опыт со странными варевами. Лет пятнадцать назад я был в Рио: меня упросил приехать один мой друг, бразильский барабанщик. Он отвел меня на репетицию одной из танцевальных групп. Они назывались «Беха Флора». Полуобнаженные танцовщицы, конечно, привлекли мое внимание, но гораздо больше меня заинтересовали сами барабанщики. Они сидели в тесном кругу за танцовщицами и отби-вали ритм всю ночь напролет. Около четырех утра меня начало клонить в сон, а барабанщики продолжали себе колотить как ни в чем не бывало. Я спросил своего друга, на чем они сидят, ну, в смысле, кокаин или, там, экстази. Он протянул мне чашку и сказал:

– Это называется «напиток хулиганов». Специально для ударников.

– Что в нем? – спросил я.

– Никто не знает. Это тайна.

Сойдет. Я проглотил свою порцию одним махом и протанцевал до рассвета. Последнее что я помню, – как я пел серенады двум бразильским моделям. Мы растянулись на трамплине в горах над Рио и смотрели, как в утреннее небо взмывают дельтапланы.

Ты, наверно, думаешь, что после такого я решил держаться от стимуляторов подальше. Но не тут-то было.

Над кава-баром висела вывеска «Черная дыра». Это явно было предупреждение – но я вошел. Я спускался за Джо Керосинщиком в кроличью нору, продолжая слушать авантюрный голос своего внутреннего ребенка.

Из музыкального автомата орала музыка. Джо сказал мне, что это песня Дона Тики «Туземцы неспокойны».[131]Я сразу заметил, что в баре были только коренные жители, но хозяин заведения повел себя так, словно я – его давно пропавший родственник. Не успел я оглянуться, как на столик в углу поставили большую чашку мутной жидкости, и хозяин лично проводил меня к нему. Джо шепнул мне, что это кава.

После пива в «Кулидже» добавлять не стоило бы, но я не мог потерять лицо: Джо сказал, что выпить с хозяином каву – это большая честь. Отказаться – значит отказаться от дружбы, а я был здесь не для того, чтобы наживать врагов.

Джо объяснил, что маленькая половинка кокоса называлась отливом, а большая чаша из маниока рядом с ней – приливом. Я посмотрел, как хозяин проглотил свою порцию, облизнул губы и улыбнулся. Ему явно понравилось.

Как моряк я знаю, что чем больше под тобой воды, тем лучше – так что я осушил прилив. В отличие от модных коктейлей из разноцветных пластиковых меню в барах на Вайкики-Бич (у них еще такие милые названиями вроде «Кава-Коктейль» или «Кракатау-Киллер»), у настоящей кавы дерьмовый вкус – смесь воды из лужи и дизельного топлива.

Хорошие новости: меня не вырвало, как бывает, если обожрешься пейотом. Но после кавы, могу тебе сказать, одним глазом начинаешь видеть Бога, а другим – летучих обезьян из Фиолетовой страны.

Губы сразу онемели, а говорить я стал так, будто пластинку проигрывали не с той скоростью. Для сравнения: если бразильский «напиток хулиганов» – это дельтаплан, то чашка кавы – взлете авианосца на «Ф-14».

Джо показал мне фотографию старого грузового парохода, и я даже смутно припоминаю слова «Вот на нем мы и поплывем, брат». Вот только что, когда я взглянул на снимок, я увидел два судна. Через несколько минут у меня отказали ноги. Я как будто смотрел трехмерное кино без очков. Меня несли куда-то, я тыкал в небо пальцем и показывал Южный Крест, а затем поднялся по какому-то трапу – это было куда круче восхождения на Эверест без кислородной маски. Когда я проснулся на следующее утро – не спрашивай меня, как, – что-то подсказало мне, что я на палубе корабля, покачивающегося на волнах.

Я что-то помнил о песнях и плясках, метеоритных дождях и оранжевых всполохах в небе, но когда мой мозг вернулся в это измерение и на эту планету, Джо Керосинщик сообщил, что семнадцать из девятнадцати часов плавания на Дальвадо уже прошли. Неким таинственным образом я очутился в гамаке, привязанном к палубной лебедке, и свил себе маленький кокон.