«Волга» иностранцев, и шофёр в затемнённых очках (это зимой-то) выглянул, высматривая возможных пассажиров — не пустым же возвращаться. Тут Пётр его и обрадовал.

— Брат, нужно на колхозный рынок, и желательно, чтобы там были продавцы с южных республик.

— Далековато.

— Тогда так: ты меня отвозишь и ждёшь десяток минут, а я потом плачу два счётчика, — во-первых, деньга есть — спасибо вору Потапу, а во-вторых, цены на такси ещё смешные.

— Замётано, только я буду попутчиков брать, — товарищ водитель снял дурацкие очки. Вон что — у него редкий дефект, глаза разного цвета.

— Поехали, я тороплюсь.

Рынок вонял. Кровью, несвежим мясом, рыбой — тоже, наверное, не очень свежей. Никаких прозрачных холодильников и морозильных камер, всё на прилавке. Пётр оставил шофёру удостоверение Первого Секретаря Горкома КПСС — с ним точно не сбежит, не идиот ведь. Зайдя, нанюхавшись и насмотревшись на очереди, высмотрел праздношатающегося товарища, явно армянских кровей. Нос не хуже еврейского, плюс чёрные волосы, плюс кусты растительности, торчащие из ворота рубахи.

— Дорогой, подскажи, где мне можно взять пару килограмм нежирной свинины и специи для плова? — подошёл Пётр к кустистому.

— Армен меня зовут. Может, баранины с курдюком? — оглядел весёлыми черными глазами клиента южный мачо.

— Не справлюсь, — признался Пётр, — Лучше свинину нежирную.

— Хорошо, пошли.

Пошли не к прилавкам — пошли за кулисы. В какую-то подсобку. Там представитель другой южной национальности — наверное, узбек. Выслушал просьбу про свинину и специи, хмыкнул, цокнул и исчез за дверью. Вернулся через пару минут с мешочком — даже через ткань и мясную вонь рынка чувствовался пряный аромат.

— Тут уже пёльный набор. На тры плова хватыт, — протянул Петру мешочек.

Штелле развязал понюхал. Сказка.

— Ещё два таких мешочка, — а то что дома будет своим девчатам готовить?

— Тры рубля за мешочек, — изобразил пальцами пересчитывание купюр «узбек».

— Держи, — Тишков, достал из кармана красный червонец.

— А дыня не хочеш. Колхозница. Пальцы тоже съеш.

— Две.

— Ещё дэсят, — опять жест считальщика.

— Хоп майли, рахмат, — достал вторую десятку.

С мясом было сложнее. Мужик в кровавом фартуке из другой подсобки не хотел делать вырезку. Пришлось достать очередную красненькую. Сморщив нос, мясник вышел.

— Армен, ещё бы мандаринов, пару кило риса и сушёного барбариса.

— Всё будет, дорогой, — кивнул горец.

— Во, ещё ведь надо красивую сумку матерчатую — всё это сложить, — вспомнил Пётр

— Съдес жди, — кивнул Армен и исчез.

Едва Пётр расплатился с мясником, появился и его гид. С собой нёс сумку из джинсовой ткани, наполовину заполненную чем-то.

— Двадцать рублей.

Пришлось доставать очередные красненькие бумажки.

То есть за пять минут лишился пятидесяти рублей. Недешёвое мероприятие — ходить по колхозным рынкам. При заработке колхозника в месяц шестьдесят рублей оставить пятьдесят за одну сумку с дефицитными продуктами не первой необходимости — даже не расточительность, а фантастика.

Одна из дынь в сумку не вошла, и пришлось Армену провожать Петра до «Волги».

— Денги будут — заходы, дарагой, — скорее всего, умышленно вдруг стал плохорусскоговорящим товарищ из солнечной Армении.

Таксисту тоже пришлось отдать червонец, и плюсом пару мандаринок. Всю дорогу тот рассказывал о дочери, явно намекая на ошеломительный запах из джинсовой сумки.

Время приближалось к четырём, и нужно было поспешить. Люша обещала вернуться к шести вечера. Не успел, плов — дело небыстрое, особенно если его правильно готовить. Чуковская уже переоделась, накрыла на стол и успела украсть две мандаринки, когда Пётр, наконец, порезал мясо на кусочки и стал нагружать в большие плоские тарелки желтовато-оранжевое блюдо из солнечных республик.

Самолёт в одиннадцать, и регистрация в 67-м году — это не то мероприятие из двадцать первого века. Никаких тебе ещё терактов, а значит, и никаких разуваний. Сунул билет, и гуськом, вереницей идёшь своими ножками за бортпроводницей к серебристому лайнеру. Плюс Пётр, отпуская омандариненного таксиста, в последний момент поинтересовался, до скольки тот работает. Оказалось, что до полуночи — вот на девять часов Пётр его и уговорил подать к подъезду.

Поэтому ели и прощались, никуда не спеша. Правда, Люша вдруг расплакалась уже в дверях.

— Как я жила до тебя? И как мне теперь жить? — и вытирала сопли и слёзы о воротник ужасного коричневого пальто.

Пора менять. Так к рубашке не подходит.

Событие пятьдесят шестое (последнее)

В Домодедово Пётр приехал раньше гражданина Макаревича. Он обошёл пару раз всё здание, но Марка Яновича не обнаружил. Тогда он разместился напротив входа и стал ждать. Недолго — только сразу не узнал. Будущий председатель колхоза «Крылья Родины» приоделся. На нём были приталенное длинное чёрное пальто с серебристым каракулевым воротником и такая же шапка, вроде высоких формовок у полковников из будущего. На ногах — новые, явно импортные, чёрные ботинки. Красавец.

Штелле направился к Макаревичу, но тот демонстративно отвернулся и прошёл мимо. Ни хрена себе! Что бы это значило? Пётр поднялся на второй этаж и стал сверху наблюдать за бывшим зеком и ювелиром, но тот вёл себя вполне адекватно. Прошёл к буфету и встал в очередь. Простоял пять минут, взял стакан чая с ватрушкой и стоя устроился за высоким столиком. Ничего подозрительного. Тогда Пётр стал рассматривать пассажиров и всяких разных провожающих. Подумал, что они доигрались, и за Марком Яновичем слежка — даже один мужик в коротком сером пальто и кроличьей шапке подозрительным показался. Всё оглядывался, кого-то высматривая — но нет. Мужчина вскоре нашёл искомого. Визави был в форме майора танковых войск. Почему танковых? Ну, петлиц издалека не видно, но то, что они чёрного цвета — ведь видно.

И тут объявили о регистрации на их самолёт — и опять эти двое попали в круг подозреваемых: они встали практически за Макаревичем. Между ними вклинилась только толстая женщина с плетёной корзиной. Пётр пропустил перед собой мужчину в таком же, как у него, коричневом пальто и занял место в очереди — и практически сразу перестал подозревать танкиста и его товарища. Они говорили про Нижний Тагил. Понятно, и почему военный с танковыми эмблемами. Чего же тогда опасается Макаревич, а вернее, кого?

Так и мучился вопросом до того, как самолёт взлетел. Места у них с Марком Яновичем были рядом. Они даже не перекинулись ни одним словечком — но, наконец, Макаревич поднялся и сказал: «Пойду покурю — вы не курите?»

Подошли к туалету. Никого. Все в салоне дремлют — полночь как-никак.

— Думаю, что зря, наверное, панику поднял, — кривовато усмехнулся будущий председатель.

— А что случилось? — Пётр выглянул из-за занавески в салон. Всё тихо.

— Показалось, что следили за