Но, видишь ли, Луций…

Ты ведь знаешь, я с детства имел склонность к тому, что греки называют системой или теорией, и всегда с уважением и с интересом относился к людям, у которых, как у тебя, эти теории и системы существовали.

У Вардия же на первом месте была именно теория и на втором месте — практика.

VIII. Великим практиком Любви, ее жрецом и мистатогом Вардий считал Пелигна. А себя лишь Учеником знаменитого Учителя. Но он себя тоже как бы писал с большой буквы. Он так объяснял: Пелигн никогда не был теоретиком, он, в разное время охватываемый разными Амурами, жил в Любви и Любовью. Жизнь Пелигна — лучшее из его произведений. Но он, Пелигн, якобы редко пытался осмыслить то, что сам испытывал и переживал, и тем более никогда не стремился возвести свой личный опыт в общую теорию.

Сделать это решил его «единственный настоящий» Ученик, Гней Эдий Вардий. Посвятив себя сначала поэзии, а после отъезда из Рима — истории, у нас, в Новиодуне, он, Гней Эдий, по его словам, наконец-то ощутил и осознал свое истинное призвание — Теория Любви, Амурология как новое направление в философии и ее высшая ступень. Он даже эпитафию для себя сочинил: «Здесь лежит тот, кто всю свою жизнь, не зная усталости, не испытывая сомнений и радуясь в несчастьях, поклонялся Венере, служил Амурам и наблюдал за поведением человеческого сердца».

Он, Эдий Вардий, мне теперь кажется, со своим Учителем поступил так, как чтимый тобой Платон обошелся с Сократом: нет, не сочинил, конечно, а ловко приспособил его к своей теории, заставив иногда переживать, действовать и говорить так, как реальный Овидий Назон, а не возведенный в теорию Пелигн, может быть, никогда не поступал и не чувствовал. Взять хотя бы поэму о странствиях Венеры (см. Приложение I). Вардий утверждал, что Пелигн ее сочинил. Но больше я ни от кого не слышал — а мне потом многие люди, тоже близко знавшие Назона и также считавшие себя его учениками, — ни одна живая душа этой поэмы не упоминала, и все как один на прямой вопрос отвечали, что не было у Овидия никакого «Странствия Beнеры»… Легко могу сейчас допустить, что наш Ученик её сотворил и приписал Учителю. Тем более что стихи её по своему качеству заметно уступают слогу прославленного Сульмонца…

Он мне свою теорию никогда не излагал в систематическом виде. Лишь однажды обмолвился: «семь правил Любви». И я, отлученный от Вардия, от нечего делать стал теперь эти правила вычленять и формулировать.

И вот что у меня получилось:

IX. Правило первое. Надо осознать и постоянно помнить о том, что в мире нет более могущественной, более прекрасной и упоительной силы, чем Любовь. По сравнению с ней, все прочие силы — власть, богатство и даже смерть — бессильны (прости за тавтологию, но Вардий любил такого рода «усилительные тавтологии»). Любовь сотворила мир и создала богов, в том числе и Венеру, главную богиню. Любовь порождает всяческую жизнь и движет ею. В Любви — величайшее из блаженств, и величайшее горе для человека — лишиться Любви как движущей силы своего естества, смысла и цели существования.

Правило второе. Любовь не принадлежит человеку. Она даруется свыше. Когда человек любит, он во власти бога и сам полубог. И жалкое он ничтожество, бездушный камень, кусок липкой глины, горсть пепла, когда Любовь у него отнимается.

Правило третье. Любви, ее верховной богине Венере, ее фламинам-Амурам надо служить, как солдат служит Родине. (Тут Гней Эдий обильно цитировал из Тибулла, из Проперция, но чаще всего из Пелигна: «Всякий влюбленный — солдат, и есть у Амура свой лагерь» или «Воинской службе подобна любовь. Отойдите, ленивцы)…» — ну, и так далее.) Причем Любви служить надо намного ревностнее, а именно бессрочно, первостепенно, самоотверженно и неукоснительно. Бессрочно, потому что армии ты служишь в течение некоторого времени, Любви же — на протяжении всей своей жизни, с детства и до глубокой старости. Первостепенно, ибо служение Любви должно стать если не единственным, то главным твоим делом, ради которого все другие дела должны быть отодвинуты на второй план. Самоотверженно вследствие того, что в Любви ты лишь кажешься себе жрецом, а перед богами ты — жертва; и каждое любовное соитие — таинство, требующее «некоего самоубийства» (Вардиево выражение). Неукоснительно, наконец, по той причине, что за невыполнение приказов Любви боги карают намного более сурово, чем легаты и центурионы — солдат-дезертиров: отступников Любви заставляют умереть еще при жизни, а это — самая мучительная, самая долгая и страшная из казней, и лучше бы тебя разорвали кони, как греческого царевича Ипполита.

Четвертое правило. У Венеры, как мы теперь знаем, много Амуров (см. Приложение I). И всех их надобно чтить. Ибо, следуя второму правилу, не ты, а Венера решает, каким из Амуров тебя осчастливить: мечтательным Фанетом, плотоядным Приапом, изменчивым и «изыскательным» (Гнеево словечко) Протеем и так далее. А посему «жертвоприносить» следует с разными женщинами: «фанетическими», «приапейскими» и «протеевитыми»… О Фаэтоне, Гимене, Ульторе, Элизии Летее и соответствующих им женщинах-купидонках Вардий не упоминал. А когда я однажды напомнил ему об этих Амурах, Гней Эдий ответил: «Я, конечно же, чту их в мыслях и чувствах. Но стараюсь не забираться так высоко. Слишком уж я нагляделся на страдания моего Учителя».

Пятое правило. Надо любить Любовь в себе, а не себя в любви. И ни в коем случае нельзя любить конкретную женщину…Непонятно? Я тоже, представь себе, не сразу понял. Но Вардий терпеливо мне разъяснял. Каждому мужчине боги предназначили только одну женщину, которую можно назвать Единственной. Но эта Единственная не имеет телесной оболочки, она сокрыта и как бы рассеяна по многим женским телам и душам. Ее обретаешь, лишь когда ищешь Любовь-в-себе, и в каждой из женщин, с которыми ты сопрягаешься, ты можешь обнаружить лишь частицу своей Единственной, никогда заранее не зная, какую частицу и с кем обретешь. И если, упаси тебя боги, ты эту частицу примешь за целое и влюбишься в одну из своих подружек, приняв ее за Единственную и таким образом ей, настоящей своей Единственной, изменив, то вскоре будешь жестоко разочарован: явится тебе призрак, который будешь мучительно пытаться обнять, как Улисс обнимал в Аиде тень своей матери. И поделом тебе! Ведь ты ради частицы отказался от целого, ты ради одной женщины предал Любовь, ты вечное блаженство променял на мгновение счастья, в слепоте своей наивно полагая, что если эти мгновения вновь и вновь повторять, то они заменят тебе вечность и бессмертие. Несчастный! Ты святую молитву превратил в пьяную трактирную песню. Глупец! Ты принес себя в жертву не богу, а праху земному… По-прежнему непонятно? Ну, так Вардий однажды, как мне представляется, намного проще выразился. Он сказал: «Любящий человек должен быть свободен, как птица. Одна какая-то возлюбленная, а тем более жена и дети, сковывают ему ноги, подрезают крылья, пережимают горло — с ними не взлетишь к небу и не пропоешь гимн солнцу, которое весь мир освещает». А в другой раз Гней Эдий изрек: «Возбудиться и вскочить на молодую красавицу каждый способен. Но что это будет за жертва? Нет, ты заставь себя возлюбить уродливую, или старую, или в других отношениях отталкивающую и с ней вознесись, воспари, докажи себе силу Любви — тогда ты герой, и Венера тебе улыбнется!»