– Награда пришла еще в августе, но тогда вы, понятно, были на марше – на «длинном марше». Я представил вас уже давно за вашу исключительную храбрость и личный вклад в дело в Нормандии, особенно за ваши действия в обороне 18 июля во время операции Монти «Гудвуд».

Тут принесли шампанского. Мы выпили, но не за окончательную победу, а за то, чтобы живыми и здоровыми вернуться домой после войны.

Разумеется, я был горд наградой.

– Господин генерал, я могу принять орден и принимаю его только как знак высокой оценки моих людей. Без таких солдат, как они, я бы никогда не смог совершить того, что совершил, того, в связи с чем вы сегодня чествуете меня.

Затем нам пришлось перейти к повестке дня.

– Дайте личному составу немного передохнуть, – начал Фойхтингер. – Поступила техника и батальон Люфтваффе – наше пополнение. Только представьте себе, среди них подготовленные летчики и еще мальчишки 16 и 17 лет! Как мы остановим союзников с их неистощимыми материальными ресурсами, когда вместо солдат нам присылают пушечное мясо?

Вы уже слышали от Мантойффеля, что задача наша создать рубеж обороны, чтобы остатки двух армий, отступающих с юга и с запада, смогли проскользнуть в брешь между нами и швейцарской границей.

Вчера я с тяжелым сердцем отправил полковника Рауха и его «залатанный» полк в район Эпиналя сторожить переправы через Мозель. По имеющимся у нас данным, части Паттона наступают на юг из Нанси, а 2-я французская бронетанковая дивизия[116] – из района к западу от Дижона. Мы просто должны остановить их. Вы тоже должны быть готовы вступить в действия в ближайшие дни, – закончил он и разрешил мне быть свободным.

Мольсхайм – маленький городок в долине Рейна к западу от Страсбурга. В нем и в ближайших деревнях моя боевая группа нашла место для передышки. Население там говорило по-французски и по-немецки. Как и повсюду в Эльзасе – Лотарингии, они не раз меняли подданство на протяжении войн между Францией и Германией. В данный момент свое право владеть Эльзасом – Лотарингией пытался отстоять Гитлер, но постепенно складывалось впечатление, что территория в ближайшее время отойдет французам.

Селения, дома в которых очень походили на те, что встречаются в Шварцвальде, послужили местом постоя для моих солдат. Большинству из них не приходилось спать в нормальной кровати уже несколько месяцев. Что же касается меня и моего штаба, мы разместились в маленькой гостинице. Мой адъютант и прочие офицеры сидели в баре за стаканчиком знаменитого траминера[117]. Когда я вошел, среди собравшихся возникло чрезвычайное оживление. Я и забыл, что у меня на шее Рыцарский крест.

– Наши поздравления. Давно пора, подполковник.

Я запротестовал:

– Это в знак признания заслуг всего нашего полка. Буду носить с гордостью за моих солдат, – вот и все, что я смог сказать. – Сейчас постараюсь дозвониться в Берлин, а потом расскажу вам об обстановке и о нашей задаче.

Через 15 минут вернулся офицер разведки:

– Есть связь с Берлином.

На проводе была Дагмар:

– Слава богу, ты жив. Я лишилась сна. Попыталась узнать что-то через друзей в Управлении личного состава. Никто не мог сказать мне ничего толком. «Положение слишком неопределенное» – вот и все, что я слышала. Как ты?

– В порядке, только очень устал. Я тоже волновался и очень беспокоился, как тебе удалось выбраться из Парижа. Как все прошло?

– Как и предполагалось. За два дня до вступления в город союзников из штаб-квартиры в Париже пришел грузовик, который и доставил меня с моим велосипедом в Берлин. Тяжело было прощаться с нашими друзьями в Париже. Они все предлагали спрятать меня на юге Франции до окончания войны. Все передавали тебе приветы.

Как раз тогда, когда я собирался сказать Дагмар о Рыцарском кресте, связь оборвалась. По меньшей мере теперь каждый из нас знал, что с другим все в порядке.

Я послал за всеми командирами и проинструктировал их в отношении обстановки со слов Мантойффеля и Фойхтингера.

– В течение двух-трех суток все части при сотрудничестве с пунктами снабжения дивизии должны будут получить пополнения в людях и технике. Следите за тем, чтобы наши опытные унтеры быстро готовили молодежь. В ближайшее время нам предстоят бои.

Затем мы выпили все вместе нашей «сыгранной» за последние месяцы командой.

До нас вдруг дошло, что всего в нескольких километрах от нас рейх и Гитлер требует от нас биться «до окончательной победы» или «лечь костьми», о чем ежедневно заявлял министр пропаганды Геббельс.

– Господин подполковник, а вы верите слухам, что Гитлер пытается заключить сепаратный мир с западными союзниками, чтобы обезопасить тыл для войны с русскими?

Это был один из тех вопросов, которыми часто задавались в те дни многие.

– Нет, – отозвался я. – Как и я, вы, наверное, слушаете британское радио – тайком. Черчилль и американцы решительно настроены на уничтожение Гитлера с его режимом. Тут нет и не может быть места ни для какого сепаратного мира.

Я позволял себе говорить открыто. Мы были достаточно трезвомыслящими людьми, чтобы отличать факты от иллюзий. Никто не счел бы меня пораженцем за такие разговоры.

– Я считаю, что единственным выходом является предложение Мантойффеля держать оборону на Западном валу, если, конечно, уже не поздно готовить его. Насколько мне известно, в 1940 г. оттуда сняли все вооружение и перенесли его на Атлантический вал. Если так, мы сможем воспользоваться Западным валом как укрытием от бомб и артиллерийских снарядов, но держать там оборону нам не удастся.