Я спокойно и рассудительно сказал этому бюрократу: «Если через полчаса у меня не будет горючего, боеприпасов и еды, я снимаю с себя ответственность за то, что произойдет. Так что лучше дайте нам все добром».

Таким образом снабженческая проблема, благодаря столь замечательно сработавшей «поисковой партии», удачно разрешилась и более так остро до прибытия в предписанный район сосредоточения не вставала. На моем правом, южном фланге, слава богу, никакой опасности не возникло.

Американцы, судя по всему, и не подозревали, что на восток перед ними, пересекая маршрут их наступления, следует боевая группа. Даже авиация нас не выявила. Только однажды один из двух дозоров доложил: «Встретили американский отряд, который ушел, вероятно, не заметив нас».

Через Компьен, в котором четыре года назад Гитлер подписывал перемирие с Францией, мы прошли мимо Вердена в направлении Меца. Мы оказались, таким образом, вне района активных боевых действий и могли позволить себе делать больше привалов, чтобы дать отдых измученным водителям и собрать рассеявшиеся части. Снабжение перестало представлять столь уж трудноразрешимую проблему, однако время от времени приходилось грозить применением силы.

Так и не доходя Меца, мы повернули на юго-восток в направлении Нанси и двинулись далее через Баккара. 9 сентября, после продолжавшегося одиннадцать дней марша, мы прибыли в заданный район к западу от Страсбурга. Устали мы просто мертвецки.

Мы находились в боевых действиях без отдыха три месяца. Нам требовался отдых и были отчаянно необходимы пополнения живой силы и техники. Численность гренадерских рот сократилась до 50 человек.

Наш район сосредоточения располагался между Вогезами и Страсбургом, между «линией Мажино» и Западным валом. Я распустил личный состав на поиски постоя в ближайших деревнях, а сам задался целью найти дивизионный командный пункт.

Начиналась осень, но было тепло. Внизу мирно раскинулась долина Рейна, которую я видел, поднимаясь по извилистой дорожке к шоссе через Вогезы. Более четырех лет люди тут жили в стороне от войны. Я наткнулся на один из снабженческих грузовиков дивизии. Водитель предположил, что дивизионная штаб-квартира расположена скорее всего где-то в западных предгорьях Вогезов. Связаться с ней по рации мне не удалось.

Вдруг откуда ни возьмись появился вездеход с флажком командующего армии. Я откозырял и оказался перед генералом Хассо фон Мантойффелем, «коллегой» по 7-й танковой дивизии, который в России в 1941 г. командовал стрелковым полком[115].

– Люк, какая замечательная встреча. Мы так давно не виделись, – приветствовал он меня. – Что вы тут делаете?

Я коротко рассказал ему что к чему и спросил, не знает ли он, где может быть дивизионный штаб и какова в общем и целом обстановка.

– Обстановка, мой дорогой Люк, чрезвычайно отвратительная. Я сам прибыл сюда только вчера из Бельгии принимать командование 5-й танковой армией.

Нарисованная Мантойффелем картина не радовала:

– Еще до моего отъезда из Бельгии Монтгомери предпринял наступление силами своей группы армий и, не встречая серьезного противодействия, 3 сентября вышел к Брюсселю, а 4-го числа – к Антверпену.

Но куда опаснее, однако, бросок американцев – генерала Паттона с его 3-й армией США. Именно Паттон смог достигнуть решающего прорыва через Авранш, а затем, невзирая на оставшийся открытым южный фланг, со всей скоростью принялся развивать успех, наступая на восток. Я бы назвал его американским Роммелем. Эйзенхауэр очень высоко ценит его, а в США его считают чуть ли не национальным героем. Показания пленных постоянно подтверждают это.

К концу августа, однако, американцам пришлось сделать перерыв – их линии снабжения от Шербура и еще нескольких портов Нормандии слишком растянулись. Между тем с начала сентября американцы вновь переходят в наступление: 2 сентября 1-я армия США вышла к Монсу и взяла в плен 30 000 человек. Паттон, не обращая внимания на правый фланг, продвигается все дальше. Он уже вышел к Вердену и наступает на Мец и Нанси, то есть на Мозель.

6-я группа армий США, включая 1-ю французскую армию, приближается из Южной Франции и должна будет соединиться с Паттоном. Правда, остатки наших армий, отступающих от Средиземного моря и от Атлантического побережья, пока что держат выступ, который достигает Дижона, но сколько это будет продолжаться?

– И самое худшее, – продолжал Мантойффель, – Гитлер манипулирует дивизиями, которые на деле уже давно никакие не дивизии. А теперь еще, – не без горькой иронии, качая головой, заключил он, – Гитлер хочет развернуть танковое наступление на север из района Дижона, чтобы, как он изволил выразиться, «ударить Паттону во фланг, перерезать линии коммуникаций и уничтожить его». Полное непонимание обстановки и наших возможностей.

Слова его произвели на меня тяжкое впечатление.

– А как, по-вашему, что надо делать? – спросил я Мантойффеля.

– Вести подвижную оборону тут, на западных склонах Вогезов и к западу от Саарбрюкена, чтобы подготовить к обороне Западный вал и разместить там достаточно людей. Это даст шанс надолго задержать противника. Здесь, на Западе, нам нужно выиграть время, чтобы приготовиться к наступлению русских. Но все это, мой дорогой Люк, так, похоже, и повиснет в воздухе. Я желаю вам всего наилучшего. Постарайтесь выйти целым и невредимым из последней битвы.

Мы пожали руки и расстались.

Встретиться с Мантойффелем мне довелось уже только спустя долгое время после окончания войны.

В итоге я все же разыскал дивизионный штаб. Фойхтингер очень обрадовался, что я сохранил и привел боевую группу. Я рассказал ему о нашей встрече с Мантойффелем.

– Ну вот, я хоть что-то узнал об общей обстановке, – произнес он. – Наша дивизия входит в 5-ю танковую армию Мантойффеля, но мы с ним еще не виделись. Первым делом – приятное, – Фойхтингер вызвал адъютанта. – От имени фюрера я имею честь и огромное удовольствие вручить вам Рыцарский крест.

Он церемонно достал орден из черной коробочки и повесил мне на шею. Словно по заказу, под рукой оказался человек с фотоаппаратом. Мы снялись с Фойхтингером.