Только теперь мы узнали, что за день до начала операции «Гудвуд» – то есть до старта наступления – фельдмаршал Эрвин Роммель получил тяжелые ранения, когда истребитель-бомбардировщик обстрелял его машину. Мы не могли поверить в это, для нас Роммель всегда казался неуязвимым.

Тем не менее глубокоэшелонированная оборона, организованная Роммелем, выстояла под ударами дивизий Монтгомери. 15 и 17 июля Роммель как раз проверял состояние дел на участке нашего корпуса. Наверное, не будет преувеличением сказать, что Роммель преградил своему извечному противнику путь в Париж – последняя его удача как военного.

В ночь с 19 на 20 июля зарядили проливные дожди, затруднившие нам передачу позиций. Никогда не забуду наш ночной марш на север и запах разлагающихся в полях тел. 20 июля, однако, прошли еще более сильные грозы, превратившие все вокруг в болота. Британским военно-воздушным силам пришлось остаться на земле.

Поздним вечером 20 июля мы узнали – сначала из листовок, сброшенных британцами, а потом из радиосообщений – о покушении на Гитлера. Те, кто постарше, испытывали смешанные чувства, молодых же охватила ярость: «Это удар в спину нам тут на фронте!»

Я же вспомнил разговоры с Роммелем в Северной Африке в 1943 г. и во Франции в 1944 г. «Попытка уничтожить Гитлера физически может породить легенду об «ударе в спину». Как только второй фронт будет открыт и конец станет очевидным, мы должны заставить его отречься от власти, чтобы избежать дальнейших потерь и сконцентрировать все силы на войне на Востоке».

На следующий день на моем командном пункте появился военный корреспондент:

– Господин майор, что вы тут, на фронте, думаете о попытке покушения на фюрера?

Я ответил незамедлительно:

– Послушайте, мы тут неделями почти не вылезаем из тяжелых оборонительных боев. Нам просто некогда думать ни о чем другом. Приезжайте, когда обстановка немного улучшится.

Рискованный ответ? А что я должен был сказать?

Примечательно, однако, одно обстоятельство, которое мне самому стало известно лишь недавно, но из надежного источника. Когда командир нашего корпуса, обергруппенфюрер Зепп Дитрих (группа армий «B»), узнал о покушении на Гитлера, он первым делом поинтересовался:

– Кто? СС или армия?

Хотя КВВС проводили постоянные налеты, а Гвардейская дивизия отправляла отряды разведчиков на поиски слабых мест – окна на Восток, – дни после неудачного наступления британцев казались райским отдыхом. Из-за обильных дождей разлившаяся река Див стала еще более труднопреодолимой преградой. Для меня наиважнейшим было воссоздать 1-й батальон, который практически стерли с лица земли обстрел и бомбардировки 18 июля.

Всего за несколько суток в дивизионном лагере переформирования, из послуживших ядром части немногих оставшихся ветеранов и хорошо подготовленного пополнения из дома удалось поставить в строй фактически заново собранный батальон, посадив его на новенькие SPW (бронетранспортеры). Тыловики восхищали нас, умудряясь снова и снова доставлять на фронт пополнение, боеприпасы и технику.

После всего недели на наших «курортных» позициях в обороне дивизию вывели в тыл на доукомплектование. У нас появилась надежда на несколько спокойных дней, чтобы зализать раны.

Однако все явственнее проступавшие признаки скорого начала нового британского наступления, получившего название «Блюкоут», положили конец передышке. Всего через двое суток дивизию передислоцировали в район к югу от Виллер-Бокаж на важное шоссе № 175 к югу от Байе. Вместе с храбрым 21-м танково-разведывательным батальоном мы сумели удержать фронт.

Личный состав был измотан, потери были тяжелыми. Мы почти без отдыха провели в боях уже восемь недель – больше, чем любая другая дивизия. Но, несмотря ни на что, боевой дух оставался высоким. Люди сражались до тех пор, пока не падали. И вот 25 июля, после четырехчасового воздушного налета, американцам удалось прорваться на участке Учебной танковой дивизии. Мы отошли, линия фронта немного отодвинулась и пролегала теперь от района Авранш – Сен-Ло к югу от Кана.

Затем 31 июля стало известно, что генерал Джордж Паттон, наверное, самый гибкий из союзнических танковых командиров, осуществил прорыв в Авранше, около знаменитой Мон-Сен-Мишель. После этого дорога во внутренние районы Франции – на Париж и далее к территории рейха – оказывалась открытой. Гитлер отреагировал немедленно: он бросил на Авранш генерала Эбербаха с наспех сколоченной танковой группой, с тем чтобы перерезать линии коммуникаций армии Паттона.

Вновь вмешались люди из Блечли-Парк, взламывавшие коды, и военно-воздушные силы США подавили наше контрнаступление в зародыше. Хуже того, однако, был тот факт, что наши дивизии, ведущие бои на западе, оказывались под угрозой окружения, поскольку Паттон мог, совершенно очевидно, продолжать свой натиск в восточном направлении никем не останавливаемый.

С этого момента события стали развиваться очень быстро – стремительно. Нам пришлось откатываться, потому что наши поредевшие и измотанные дивизии были не в состоянии выдержать нового удара.

Потребовалось еще две недели – две недели боев на сдерживание неприятеля и маневров на выход из-под удара в юго-восточном направлении, – прежде чем мы вышли в район Фалеза, к югу от Кана. В результате мы потеряли весь полуостров Контантен с важным портом Шербур.

Тем временем Монтгомери тоже выступил с берегового плацдарма, расширенного в результате операции «Гудвуд», и силами 4-й канадской и 1-й польской бронетанковых дивизий продвигался в район северо-восточнее Фалеза. Наступление Монти с северо-запада и бросок Паттона с юго-западного направления грозили охватом всему немецкому фронту в Нормандии – созданием одного огромного «котла».

17 августа канадская и польская бронетанковые дивизии пробились и раскололи надвое нашу дивизию: боевая группа Рауха, включая 192-й полк, 21-й разведывательный батальон и последние восемь танков, угодила в формирующийся «карман», а моя боевая группа и дивизионный штаб оказались сразу за ним.

С того момента союзнические бомбардировщики без перерывов утюжили отступающие дивизии. Превосходные американские артиллеристы простреливали все дороги днем и ночью.

Хуже всего то, что пехотные дивизии с их вспомогательными частями на гужевой тяге, тащась на восток пешком, блокировали проход. То и дело разыгрывались кошмарные сцены: танковые и прочие механизированные части, в том числе и грузовики снабженцев, силой прокладывали себе путь на восток. На всех шоссе и дорогах, ведущих на восток, а еще больше по их обочинам всюду валялась брошенная техника, телеги, останки лошадей. Даже санитарные машины, забитые ранеными, горели по сторонам дорог. Мужественные офицеры пытались восстановить хоть какую-то видимость порядка в этом хаосе, но обычно безуспешно.

Мне с моей боевой группой было приказано создать рубеж обороны западнее, чтобы преградить путь дальнейшему продвижению польской и канадской дивизий. С высот к западу от Вимутье, где 17 июля тяжело ранило Роммеля, мне открывался широкий вид на долину. Вражеские самолеты пикировали на все, что двигалось. Я видел грибы бомбовых разрывов, горящую технику и раненых, которых подбирали отходящие машины. Разыгрывавшиеся внутри котла сцены были неописуемы, но мы ничем не могли помочь.