– Я люблю гуру… возьми меня, гуру… «Вот ведь сукин сын, –усмехнулся про себя Виктюк, – как же ему это удается?»

Картина была довольно похабная, женщина уже вся извивалась,томилась, бедненькая, неразделенной страстью, а гуру занялся ее соседкой, такойже молодой, симпатичной. Другие, пожилые, только слабо постанывали:

– Гуру… гуру…

– Открываем космические чакры, – охрипшим фальцетомкомментировал азиат свои непристойные действия, – сестра Людмила, у тебятемнеет аура, это нехорошо. Расслабься, сестра.

Азиат, кривоногий плосколицый шибзик, каким-то загадочнымобразом умудрился полностью подчинить своей воле десять взрослых людей. Он былтак занят, так увлечен ощупыванием молодой-симпатичной «сестры», что не сразупочувствовал тусклый завистливый взгляд, который сверлил его через двернующелочку. А когда заметил, только слегка нахмурился и тут же отвернулся.

«А ты знаешь, сучонок, что это вообще-то статья? – мысленноспросил его Феликс Михайлович. – Развратные действия…»

Но, подумав немного, опытный юрист вдруг понял, что кривитдушой. Никакой статьи для азиата нет. Молодые, симпатичные женщины былисовершеннолетними, на занятия к гуру пришли по доброй воле. «Нет, – растеряннопробормотал Виктюк, – какую-нибудь статью подобрать можно. Незаконное врачевание,мошенничество. Так не бывает…»

Растерянность была вполне объяснима. В красном уголкепроисходило нечто невозможное и совершенно противозаконное, причем происходилооткрыто, дверь никто не запирал. Заходи, наблюдай, участвуй. Но формально, сточки зрения уголовного и гражданского права, придраться было не к чему.

Феликс Михайлович был грубым материалистом. Ни в какиезапредельные силы, в биотоки и даже в старый добрый гипноз он не верил. То естьон знал, что где-то в Индии или на Гаити существует нечто этакое. Как человекобразованный и любопытный, он кое-что читал про индийских йогов, тибетских лам,про культ вуду на Гаити.

Вудуисты не просто верят в физическое воскрешение измертвых, но практикуют его в повседневной жизни, даже используют дляхозяйственных нужд.

Для этого необходим, во-первых, кандидат в мертвецы,во-вторых, рыба иглобрюх, которую следует высушить на солнце и истолочь впорошок. Если нет под рукой иглобрюха, на худой конец подойдет жаба буфомаринус, но ее лучше перед сушкой продержать ночь в закрытой банке, наедине сморским прожорливым червем. Червь будет долго и больно поедать жабу, ее железыначнут активно вырабатывать ценное вещество буфотоксин.

Кроме того, необходимы желчный пузырь дохлого мула, белыйтальк, черный порох, еще кое-какие травки. Полученная смесь может бытьдобавлена в еду, в питье, или просто берется горсть дикого порошка и сдуваетсяс ладони в лицо кандидату в зомби. Тот умирает, самым натуральным образом.Родственники оплакивают его и хоронят. А потом он вдруг появляется среди людей,вроде бы живой, но не совсем.

По сути, из всех видов убийства этот – самый рациональный.Человек не просто уничтожается. После его кончины из бесполезного мертвого теламожно соорудить нечто вроде идеальной домашней прислуги, причем совершеннобесплатной, покорной и нетребовательной.

Однако то, что Феликс Михайлович наблюдал в красном уголкеза соседней дверью, показалось ему куда более невероятным. Без всякихиглобрюхов и буфо маринусов маленький кривоногий человечек творил чудеса.Виктюк видел собственными глазами лица людей, сидящих кружком, лежащих на полу.Из людей этих можно было веревки вить, использовать как угодно.

Если бы «свет и радость» гуру пожелал, они бы выскочили наулицу в простынях или голышом, ограбили ближайшую сберкассу, переписали на егоимя свое движимое и недвижимое имущество. Они могли бы. Запросто.

Возможность творить с людьми что угодно, и при этом нерисковать, не нарушать закон, показалась Виктюку чудом почище «летающихтарелок» и живых мертвецов. Феликс Михайлович всю жизнь занималсяюриспруденцией, считал себя человеком грамотным и опытным. Он знал, что законобойти можно, однако сложно, опасно, хлопотно, и всегда есть огромный процентриска, что попадешься. А вот, оказывается, существует вид мошенничества, вкотором процент риска практически сведен к нулю. Позже, когда кривоногий сталего добрым приятелем, на все хитрые речи о кармах, чакрах и астралах Виктюкотвечал скептической ухмылкой.

«Свет и радость», в миру Ким Шанли, кореец по происхождению,был одним из первых московских эмиссаров крупной корейской секты «Майа, свет ирадость», много лет назад отпочковавшейся от Преподобного Муна и зажившейсамостоятельной жизнью. Во главе стоял живой бог, бывший цирковой атлет, дваждысудимый за изнасилование Сей Бон Дзан, восьмидесятилетний миллиардер. Церковь«Свет и радость» имела штаб-квартиру в Сеуле, несколько огромных офисов вЕвропе и в США, около трехсот тысяч последователей по всему миру, а Россия покаоставалась целиной непаханой.

Ким Шанли, один из апостолов Сей Бона, был направлен в этуварварскую страну в качестве разведчика-первопроходца, должен был потихоньку занятьсявербовкой и наладить первые контакты с чиновниками. Русский он знал неплохо,дедушка его был родом из Брянска.

Маленький корейский миссионер с четвертинкой русской крови вжилах в мистику не верил. Своей воле он подчинял людей страшно просто, пользуясьих вечными, неизлечимыми слабостями. Он был человеком разумным и циничным.Единственной его странностью являлось то, что окончательно обработанных онметил татуировками, мистическими пентаграммами. Перевернутая пятиконечнаязвезда, вписанная в круг.

– Сначала надо атаковать любовью, – говорил Шанли, – любовьнужна всем, даже распоследней собаке. Я окружаю каждого нежной отцовскойзаботой, я не даю им опомниться. Это главное. Атака, бомбардировка любовью.Каждому надо сразу говорить, что он особенный, необыкновенный, самый красивый,самый талантливый, что он обладает массой нераскрытых достоинств. Ему хочется вэто верить. Ему хочется верить мне. Я говорю то, что он всегда желал услышать.Он изголодался по доброму слову, и я кормлю его до отвала. Усомниться в моихсловах для него – значит усомниться в себе самом. Я отучаю его думать, и ончувствует себя счастливым. Я дарю ему это счастье, он приходит ко мне опять, онуже не может жить, как прежде, не слыша постоянных уверений в собственнойнеобычности, избранности. Но это только начальный этап. Дальше мы с ним вместерешаем его наболевшие проблемы. Человек ведь скот по своей природе. Думать длянего – тяжкий, непосильный труд. Я думаю за него, он счастлив. Он больше нестесняется жить так, как свойственно скоту – щипать травку, смотреть в небопустыми глазами, мычать и ни о чем не думать.

В рассуждениях Шанли не было ровным счетом ничегооригинального, и если бы скептик Феликс Михайлович не видел собственнымиглазами, как успешно гуру реализует на практике свою банальную до неприличиятеорию, то принял бы кривоногого Кима за пустозвона, бессмысленного болтуна. Ноон видел, и понял в свои шестьдесят лет, как все страшно просто в этой сложнойжизни.