– Вот эти, с джипом, ждали меня у школы, потом ехалимедленно вдоль тротуара, когда я шла домой. Позже они пришли в квартиру. Ониговорили маме, что изнасилуют и убьют меня у нее на глазах, если она не вернетденьги. А этот толстый лысый с «жигуленком» вытянул у мамы расписку. Папазабрал пленки и готовые фотографии вместе со всеми документами и копиейрасписки, велел, чтобы я никому никогда не говорила, что снимала этих людей. Ноя на всякий случай отпечатала для себя, и вот видите, они пригодились.

– Откуда ты их снимала? – тихо спросил Леонтьев.

– Из окошка кухни. Я задвинула шторы, оставила маленькующелочку. Они ничего не заметили.

– Сумасшедший дом! – внезапно выкрикнула Галина и схватиласьза голову.

Все это время она сидела молча. Для нее фотографии былитакой же неожиданностью, как и для капитана.

– Я знала, что этим кончится, – проговорила она, чуть понизивголос после крика и продолжая сжимать ладонями виски, – я предупреждала Никитумного раз.

– Простите, это вы о чем? – не понял капитан.

– Понимаете, в чем дело, Никита читал ей вслух каждуюнаписанную главу, прямо с компьютера, – заговорила она быстро, взахлеб. – Онпичкал ее своими детективами. Маша часто жила у него, она была его первым иглавным слушателем. И потом, они постоянно играли в эти идиотские логическиеигры. Я говорила, что ребенку это вредно, я лучше знаю, я все-таки психолог. Онвыдумывал для нее коротенький сюжет, безвыходную ситуацию, логический тупик, аМаша искала выход. Вы бы слышали, как чудовищно это звучало со стороны! Онвынуждал ребенка рисковать жизнью. Пусть в игре, пусть на словах, но это жестрашно вредно для детской психики! Господи, а если бы бандиты заметили, чтоона их снимает? Извините… – Галина резко встала и выбежала из комнаты. Оназаплакала, и в глаза ей сразу попала тушь, потекла по щекам черными ручьями.

Феликс Михайлович Виктюк, шестидесятилетний сдобныйтолстячок, никогда не забывал о галантности. Всем дамам он целовал руки, мужчинвстречал крепким честным рукопожатием, при разговоре открыто, тепло смотрелсобеседнику в глаза, и всегда улыбался, мягко, ободряюще, сочувственно,восхищенно – в зависимости от обстоятельств.

Юрист по образованию, он когда-то начинал в маленькойпаршивенькой юридической консультации. Облезлые столы, пыльный фикус наподоконнике, ноги редких прохожих за окном и громкая брань, потому что ноги этибез конца попадали в огромную, неистребимую ни летом, ни зимой, лужу.

Контора находилась в полуподвале, в одном из тихих переулковв центре Москвы. Клиентов было мало, дела в основном скучные и неприбыльные,коллектив крошечный, но удивительно склочный. Жидкий грузинский чай с пряникамии сушками из соседней булочной, кипы пыльных бумаг, сатиновые черныенарукавники, жалобщицы-бабки из окрестных коммуналок. Какой-то особенный,бессмертный бумажный клещ, от которого сыпь на руках. Ранний геморрой отсидячего образа жизни, ранняя лысина (то ли в наследство по отцовской линии, толи просто от тоски), мягкое брюшко, в общем, почти старость к сорока годам.

Когда-то он мечтал о блестящей адвокатской карьере. Но в егомаленькой узкоплечей жирноватой фигурке, в тихом высоком фальцете, в блеклыхбесцветных глазках не было никакого блеска. Разве что ранняя плешь блестела, атак – все в нем было тускло и скучно, даже запах какой-то особенный,кисловатый, нездоровый, старческий.

Он не нравился никому, а главное, он самому себе ненравился. Представить, как этот тихий робкий человечек произносит пламенныеубедительные речи в зале суда, как защищает, настаивает на смягчении приговора,добивается чего-то, было просто невозможно.

Если попадал к нему кто-то на консультацию, то моментальноскисал, чувствуя, что дело его будет проиграно. Виктюк мог дать хороший,дельный совет. Юриспруденцию он знал отлично. В людях разбирался вполне бойко,то есть мог на глазок определить, когда человек врет, когда говорит правду,кого можно провести и надуть, а кто только делает вид, что такой весь из себянаивный и доверчивый. Но все впустую. Главного не возникало – доверия.

Феликс Михайлович, вероятно, и прожил бы так свой тоскливыйвек в гнилой районной консультации, на нищенской зарплате, на грузинском чае спряниками и сушками. Но вышло иначе.

Рядом с юридической консультацией, дверь в дверь,располагалось бесхозное запущенное помещение, принадлежавшеежилищно-эксплуатационной конторе, именуемое то ли красным уголком, то лиленинской комнатой.

Под пыльными портретами вождей и плакатами с инструкциями попожарной и прочей безопасности проводились собрания жильцов дома, ночамиприходили распить бутылку сантехник с электриком. В общем, помещение это былотаким же тоскливым, гнилым и никому не нужным, как юридическая консультация, вкоторой сгорал во цвете лет Феликс Михайлович. Сгорал и не догадывался, чтождет его за соседней облезлой дверью.

Однажды, а именно душным жарким летом восемьдесят седьмогогода, выходя вечером из своей конторы, Феликс Михайлович услышал за этой дверьюкакое-то тихое мелодичное мычание и от нечего делать заглянул.

На полу, на драном линолеуме, сидели кружком люди, человекдесять. В основном женщины, пожилые, некрасивые, но быстрый взгляд любопытногоюриста тут же выделил парочку молодых и вполне симпатичных. Вместо одежды наних были белые простыни. В середине круга восседало плосколицее узкоглазоесущество с обритой головой.

– А теперь очень медленно подняли руки, – говорило существовысоким надтреснутым голосом, – закрыли глаза, повторяем за мной: великий Дзанзовет меня в царство вечной истины. Мой проводник в царство истины, мой свет имоя радость гуру…

– Мой свет и моя радость гуру, – эхом повторяли все десятьчеловек.

– Опустили руки, вдохнули, теперь не дышим. Никто не дышит,– командовал «свет и радость» плосколицый гуру.

Феликс Михайлович с удивлением заметил, что и правда никтоне дышит. Стал считать про себя. Десять секунд. Двадцать. Минута…

– Выдох! – внезапно пискнул азиат, и Феликс Михайловичвздрогнул от неожиданности, заметив, что сам, оказывается, перестал дышать покоманде. – Быстро все легли! – приказал азиат, и Виктюк вдруг почувствовал, чтоноги его подкашиваются. Ему ужасно захотелось прилечь на этот грязный линолеум.Пришлось сделать над собой определенное усилие, чтобы не подчиниться. Помоглолюбопытство. Сквозь щель в двери он стал разглядывать азиата. Ничегоособенного. Весьма противная физиономия.

Азиат встал и оказался совсем маленьким, кривоногим.Медленно двинулся по кругу. Все десять человек лежали, закрыв глаза. «Свет ирадость» подошел к одной из молодых симпатичных женщин, опустился на колени истал преспокойно шарить руками по ее телу, по крепкой высокой груди. В пыльнойдушной тишине отчетливо зазвучал стон и нежный шепот: