Вскочив, оглушенные трояндичи бросились на станцию – прежде чем пускаться в погоню, у них оставалось еще одно дело.

Ния остановилась у разбитой кулаком Валуя колонны, подняла круглый зеленый тубус «Мухи».

– Вий, готов?

Мальчик сосредоточенно глядел на висевшую в конце платформы сферу. Руки его сами собой выплетали в тяжелом, чадном воздухе замысловатые узоры мимических заклинаний.

– Давай! – выдохнул он, сплетя пальцы.

«Муха» жахнула, и сфера разлетелась тысячами зеркальных брызг. Черные бабочки в панике рванулись во все стороны, но чары, наложенные на них Вием, уже подхватывали бархатно-крылых летуний – и возвращали каждую тому человеку, которому она принадлежала...

Некоторое время трояндичи завороженно наблюдали, как бабочки поднимались к закопченному потолку, на глазах бледнея, истончаясь – и исчезали, исчезали, исчезали...

– Братья! – Субудай поковырял мизинцем в ухе, тряхнул головой: – Зараза, звенит все... Братья! Надо доделать. Огненная сопля, что от Троянды осталась, к лазилу пошла. Ну, как не успеем?

– Успеем, – уверенно успокоил его Коловрат, – должны успеть.

И подобные осенним листьям, подхваченным вихрем, ребята ринулись прочь, оставляя за спиной лишь остывающий мертвый камень...

Факелы чадили, догорая. Станция «Имени 25-летия Октября» быстро погружалась во мрак и привычную для этой заброшенной части московского метро тишину.

Из подплатформенной ниши, созданной специально для укрытия тех незадачливых пассажиров, которых угораздило сверзиться на рельсы, выбрались покрытые копотью, запыленные Митя и граф Торлецкий. Они, вопреки приказу Коловрата, не только не ушли из туннеля, но и сумели незамеченными прокрасться на станцию. На их глазах трояндичи бились с Валуем и Стренью, и только появление Агни заставило сыскарей укрыться в тесной и грязной нише.

– Скорее, Федор Анатольевич! – едва не подпрыгивая на месте от возбуждения, мальчик дергал бессмертного графа за порванный рукав плаща. – А то они без нас...

– Они, Дмитрий Карлович, без нас и так отлично справляются, – Торлецкий задумчиво оглядел разрушенную станцию. – Н-да. Вот уж я не чаял побывать здесь вновь. Эту станцию должны были открыть в 1942 году, да война помешала. Представьте только – вот тут располагался Главный штаб особых операций Верховного Главнокомандования! Сколь прихотливы зигзаги судьбы, вы не находите?

– Ну Федор Анатольевич! Какие зигзаги, время же дорого!

– М-м-м... – протянул граф, заложа руки за спину и покачиваясь на каблуках. – Н-да... Впрочем, ладно. Оставим предания давно минувших дней этой самой старине глубокой. Предлагаю следующий план: мы выбираемся на поверхность, связываемся с мадемуазелью Яной и Ильей Александровичем, ангажируем господина Громыко вкупе с каким-нибудь средством передвижения. Это получится быстрее, нежели ехать за моей вездеходной колесницей. Как вы считаете, Дмитрий Карлович?

– Хорошо считаю. Согласен! – донесся из туннеля голос молодого спутника Торлецкого. Митя уже бежал, подсвечивая себе фонарем. Он знал, что граф быстро нагонит его, а темнота не является помехой для удивительных зеленых глаз Федора Анатольевича.

* * *

Серый фольксвагеновский микроавтобус «Транспортер», ведомый уверенной рукой Громыко, плутал по запруженной машинами Москве. Садовое кольцо безнадежно стояло, крупные радиальные улицы тоже оказались забиты нервным гудящим автомобильным стадом. Начальник «Светлояра» крутил баранку и сквозь сигаретный дым материл весь белый свет, включая водителей, пешеходов, мэрию и правительство.

Громоздкий микроавтобус оказался единственной свободной машиной в гараже «Светлояра» – почти все подчиненные Громыко по указанию Патриархии выехали в Шереметьево-2 для обеспечения порядка во время торжественной встречи мощей святого Пантелеймона-целителя.

– Только трое нас в офисе и осталось – я, дежурный да охранник на входе! Мне эти официальные мероприятия вот где уже! У меня три кражи висят, а людей нет, – жаловался майор, с ходу вклинившись в большую пробку на Новинском бульваре. Пробка, впрочем, была движущейся, что несколько утешило Громыко. Но настроение ему, чувствовалось, испортили крепко.

– И ладно в все остальное по уму было! – распылялся майор. – А то херня прямо сегодня с утра началась. Включаю телевизор и слышу в новостях: ассоциация кофепродавцов России предлагает оплачивать детям школьные завтраки, но при условии, что дети будут каждое утро выпивать чашечку кофе! Ну, не суки? И, главное, говорят: мол, пьют же дети газировку, а она тоже не безвредная. Это ж до какого уровня цинизма нужно дойти, чтобы без зазрения совести попытаться посадить на легкий наркотик целое поколение! Детей! За жратву! Потребителей они себе растят, уроды. Не, ну что за время, а? Прямо не эпоха, а бесконечный праздник вселенской мрази...

Сыскари молчали, смотрели в окна. Илья рассеянно улыбался, но в диалог с разошедшимся Громыко благоразумно не вступал, хотя хотелось.

После короткого рассказа графа и Мити обо всем произошедшем на заброшенной станции «Имени 25-летия Октября» сыскари впали в азартное нетерпение. А когда Илья зачитал очень сумбурное послание от Вадима Завадского, пришедшее на электронный адрес Привалова буквально за несколько минут до того, как Торлецкий вызвал его из офиса, азарт сменился тревогой, если не сказать – страхом. Зловещий Троянда оказался связан с Великим Кругом, пусть и непонятно как, но связан! Ничего хорошего от такой связи ждать не приходилось.

И вот теперь «Транспортер» вез их навстречу пугающей неизвестности. Можно, можно было попросту отсидеться, не ввязываться, но сыскари даже не стали обсуждать это.

– Едем? – спросил Громыко, когда они собрались во дворе «Светлояра», и вместо ответа граф, Митя, Илья и Яна полезли в машину...

...Впереди, напротив американского посольства, показалась нестройная шеренга людей с плакатами. Потрепанные жизнью тетушки библиотекарского вида, худые патластые юноши маргинальной внешности, какие-то кликуши, городские сумасшедшие, парочка старичков в шляпах...

– О! – Громыко восторженно выматерился. – Ну и везет же сегодня на мудаков! Это ж надо было додуматься...

Вглядевшись в плакаты, Илья от неожиданности опешил. Он думал, что тут митинг в поддержку иракских партизан, или, в крайнем случае, акция протеста против вмешательства США в конфликт Грузии и Южной Осетии, но в действительности все оказалось иначе.

На отпечатанных типографским способом плакатах темнели удивительные лозунги: «Российские дети имеют право на сытую жизнь в США!», «Американские родители, мы с вами!» и даже: «Детдома – позор России!».

– Э-э-э, Николай Кузьмич, – граф Торлецкий приподнял свои темные очки и внимательно вгляделся в митингующих, – не объясните ли вы мне, что здесь происходит...

– Да на днях наши законодатели наконец-то ужесточили правила усыновления для иностранцев! – ответил Громыко. – Правда, для этого понадобилось, чтобы приемные родители пятнадцать наших детишек забили в этих гребаных Штатах насмерть, сволочи. А один, тварь такая лысая, по телеку его показывали, пятилетнюю девочку усыновил и сразу насиловать ее начал, как только привез. И семь, что ли, лет этим занимался, угребок. Жаль, не в нашу зону его посадили...