Крестьянские бунты 1929–1930 гг. оказали существенное влияние на выработку политического курса Советского государства и на методы его реализации. Они серьезно пошатнули доверие к центральной власти, приводя местную администрацию в замешательство и ужас. Эта волна восстаний, включающая в себя события до и после марта 1930 г., именовалась «мартовской лихорадкой». И именно это явление, в широком его понимании, стало причиной и следствием временного отступления коллективизации, к которому призвал Сталин в своей статье «Головокружение от успехов». ЦК недвусмысленно заявлял, что это отступление осуществлялось перед лицом угрозы крестьянских мятежей{795}. Однако волна бунтов не только не утихла после резкой смены курса — напротив, последняя лишь подстегнула процесс, который набирал обороты со страшной скоростью, именно в марте достигнув пика во многих областях страны. Этот поворот представлял, по сути, временное отступление властей, которое вызвало полное замешательство и смятение в рядах партийцев, что способствовало возникновению беспорядков[82]. Отступление и то, как его восприняли в правительственных кругах, дали крестьянам понять, что в столице, в райцентрах и в рядах местных партработников и активистов не все гладко. В сообщении одного из уральских корреспондентов газеты «Беднота» это описано следующим образом: «И вдруг бомбой разорвалась над головой сталинская статья… вторая грянула — постановления ЦК». Далее он писал, что в деревне статью восприняли «как будто какой манифест… в деревне к жданной газетке собирался народ, тайно, по гумнам, читали, ахали»{796}. У крестьян появилась возможность заявить открытый протест, вернуть свое имущество и уйти из ненавистных колхозов. Сталинская статья, экземпляр которой мог обойтись в 15 рублей, стала предметом коллективных чтений и даже целых сходов в некоторых селах{797}; она была как поводом, так и шансом. Крестьяне интерпретировали «Головокружение от успехов» в своих целях, превратив статью в оружие крестьянской политики.

Имя Сталина звучало в лозунгах крестьянского протеста. Жители одной из деревень в Камызякском районе Астраханского округа, выйдя из колхоза, заявили: «Тов. Сталин в статье указывает, что мы вольны поступать так, как хотим, а поэтому считаем лучше быть не в колхозах»{798}. Один крестьянин из Татарии, по его словам, вступивший в колхоз только из страха, прочитал статью Сталина 4 раза и говорил, что знает ее «наизусть»{799}. Кто-то называл Сталина «батюшкой», многие апеллировали к его имени и власти в борьбе с руководством на местах{800}. Жители Б. Янисольского района Украины говорили: «Власть хороша, но подвластники очень плохи», — советская версия наивного монархизма. А в Хоперском округе Нижневолжского края крестьяне заявляли: «Мы имеем две власти, одну в центре, которая пишет все отдать, а другую на месте, которая не хочет этого»{801}. В одной из деревень Новосибирского округа в начале апреля состоялось крестьянское собрание, на котором, после чтения постановления ЦК от 2 апреля (выпущенного после публикации «Головокружения от успехов»), раздались аплодисменты и крики «Ура!», «Мы победили!», «Партия нас поддерживает!», «Сила на нашей стороне!»{802}. Вместо того чтобы послужить инструментом скорейшего подавления бури крестьянского недовольства, вспыхнувшего зимой, эта статья после 2 марта сделала открытые протесты законными и стала поводом для вступления в прямое противостояние местным властям.

Не следует, однако, воспринимать монархические настроения крестьянства и их почитание «батюшки Сталина» однозначно. Это могло быть очень искусным и удачным способом борьбы с представителями местной администрации, которые уже не имели полной поддержки центра. Возможно, крестьяне умело играли на образе «мужиков» как православного народа, которому нужен царь. Либо же ими двигало не что иное, как собственное достоинство. Они видели, какие возможности предоставляет им неразбериха в кругах власти, и, используя новую линию партии в своих целях, действовали соответственно ситуации: разрушали колхозы, препятствовали высылке кулаков, изгоняли из деревень коммунистов. Многие местные партработники были совершенно опозорены. Так, 28 апреля в селе Безменово Черепановского района Новосибирского округа Сибири крестьяне взяли руководство собранием на себя, приказав партийцам восстановить в правах кулаков и зачитать все секретные директивы райисполкома, где о них говорилось. В том же районе еще на одном собрании жители угрожали расправой уполномоченному, повсюду раздавались возгласы: «Что общим сходом решим — то и закон!» Собрание было прервано, последовали попытки избить «ликвидаторов» (тех, кто принимал участие в раскулачивании). В деревне Петропавловка Маслянинского района кулаки на собрании потребовали отомстить председателю сельсовета и избили двоих активистов. Отстранив официальное руководство, жители открыли новое собрание, на котором решили обеспечить возвращение сосланных крестьян, ликвидировать колхоз и в течение двух часов выселить всех колхозников из домов, отобранных у кулаков. По окончании схода кулаки вернули свое имущество и дома{803}.

Основным актом протеста можно, безусловно, считать массовый выход из колхозов, начавшийся во второй половине марта[83]. Степень коллективизации хозяйств в РСФСР снизилась с максимального показателя 58,6% на 1 марта 1930 г. до 38,4% — на 1 апреля, 25,3% — на 1 мая и до минимальной отметки 21,8% по состоянию на 1 октября 1930 г.{804} Самое большое снижение по стране произошло в регионах — потребителях зерна — в Западной, Московской, Ивановской и Центрально-Черноземной областях, где завершение процесса сплошной коллективизации было намечено только на осень 1931 г. Здесь в период с 20 февраля по 1 мая наблюдалось снижение степени коллективизации на 46,2%. В то же время в главных житницах страны — на Северном Кавказе, Нижней и Средней Волге, в Сибири — общее снижение составило порядка 14%{805}. Выход из колхоза был либо результатом бурных протестов и восстаний, либо решение принималось в форме мирного письменного заявления. По словам современников, некоторые заявления о выходе были написаны по единому образцу либо одной рукой, что свидетельствует о различного рода коллективных действиях{806}. Жители Рязанского округа представили совместное заявление о выходе из колхоза, расположив свои подписи по кругу, чтобы представители власти не вычислили, кто был первым, и не арестовали зачинщиков. Позже, во время не столь массового исхода в 1932 г., такой прием применили и жители Нижегородского края{807}. По всей стране раскулаченные заваливали власти всех уровней письмами с просьбами восстановить их права и вернуть собственность[84].