Фу с медным звоном выронила кубок. Вода разлилась по полу, отливая в отраженном свете заката персиком.

Она ослышалась. Тавин говорил, что Драга преданная, что она послушается королевского приказа. И принц…

– Он дал клятву, – воскликнула она в бешенстве. – И я сдержала свою часть.

Жасимир сжал кулаки.

– Фу права. Я дал клятву Завету.

– Это так не работает, – прервала его Драга со стальными нотками в голосе. – Я могу поклясться Завету, что за минуту перемахну горы, но это не означает, что я смогу. Ты точно пообещал, что назначишь Соколов в охрану Воронам?

Жасимир призадумался.

– Я… я сказал, что, как король, обеспечу Воронам защиту.

– А я попросила о Соколах, – добавила Фу.

– Тогда, похоже, вы не дали клятву ни о чем подобном. – Драга хмуро смотрела на стол, ища место, куда бы поставить кубок, но не нашла. – Как только заложники будут освобождены, я провожу вас до Думосы. Будучи там, я смогу лично убедить Русану тихо уединиться в каком-нибудь загородном поместье, прежде чем найду законный способ отправить ее в печь по ее же выбору. Как только это будет сделано, мы сможем обсудить более… разумные способы сдержать вашу клятву.

На сей раз Фу громко рассмеялась, закрыв лицо ладонями. Разумеется, Соколы повернутся спиной даже к своему собственному принцу. Они нарушат все свои заповеди, лишь бы не помогать Воронам.

Всего, что она сделала, что потеряла, что вынесла, чтобы провести принца своей дорогой… было недостаточно. Смех стал похож на рыдания.

– Надо было оставить меня Клокшелому.

Рука легла ей на плечо. Жасимир. Его голос стал твердым.

– А что, если я не прошу, генералмейстер?

Драга отбросила пустой кубок. Потом она встала в полный рост под предупредительный шепот стальных перьев.

– Ваша мать обучила вас Соколиному кодексу, ваше высочество. Что идет первым?

Жасимир облизал губы.

– «Я буду служить моему народу и трону…»

– Правильно. «Я буду служить моему народу». – Драга сложила руки на груди. – И только потом трону. Я согласна с тем, что Олеандры представляют собой значительную опасность, однако не считаю, что отчуждение союзников пойдет моему народу на пользу. А ему я служу в первую очередь.

Каждый зуб Феникса на связке Фу горел желанием сжечь Триковой дотла. Она сцепила пальцы, чтобы удержаться от соблазна. Если Соколы сочтут ее зубы угрозой, они и их отберут.

Жасимир послал Фу взгляд, говоривший: «Это еще не конец».

Фу очень хотелось в это верить. Она еще может вернуть себе свою родню, но без генералмейстера клятва оказывается такой же пустой, как кожегаст.

– Завтра мы займемся освобождением заложников. – По лицу Драги скользнула тень. – Вы двое будете расквартированы в смежных личных покоях. Я организую, чтобы вам были предоставлены помывка и еда. Дверь открывайте, только если услышите четыре стука, понятно?

Последнее замечание явно предназначалось принцу. Однако стальной взгляд генералмейстера уперся в Фу.

Конечно, Драга не доверяла своим собственным войскам охрану Ворон в пути. Почему крепость должна быть чем-то особенным?

– Да, – сказала Фу, подбирая соответствующий взгляд, сталь против злой стали. Она вернет Тавина и своих. Она остановит королеву. Но бой за клятву – за то, чтобы Вороны ходили по менее смертельным для них дорогам, – далеко не закончен. – Я понимаю.

* * *

Фу не знала, что делать с кроватью.

За свои шестнадцать коротких лет она спала под крышей, на улице, на теплой от солнца земле, под сенью веток, на плитках пола в склепах, в душную жару, под безжалостными дождями, а иногда и в промозглом холоде. Она спала в горах, на равнинах, в городах и болотах.

Но она никогда еще не спала в крепости. Да и сама комната была необычной: ровные каменные стены, завешенные тяжелыми гобеленами, окна в форме ромбов, зарешеченные от незваных гостей и безлунного мрака, холодная жаровня, болтающиеся по углам масляные лампы. Фу удивилась, когда обнаружила, что оба ее меча лежат на обычной полке. Потом она сообразила почему: Соколы даже подумать не могли, что в руках Вороны они представляют собой хоть какую-то угрозу.

Лужа лоснилась на полу там, где Фу поджидала медная ванна, смена одежды и поднос, на котором лежали разные виды мыла и притираний. Кадеты с каменными лицами унесли ванну после того, как она счистила с себя дым и дорожную грязь, а вернулись с таким обильным ужином, что она не смогла с ним справиться. Даже сейчас, когда тепловатая кожица сохла на остатках барашка, а тыква плавала в густом молочном соусе. Драга даже прислала чашечку соли – заботливое дополнение, к которому Фу отнеслась с презрением.

Но вот насчет кровати она по-прежнему не была уверена до конца.

Матрас, похоже, был набит пухом и соломой и лежал на сетке из пеньковых веревок. Мягкая овчинка лежала поверх других шерстяных одеял – роскошь, которую Фу находила излишней до тех пор, пока после заката не упала температура.

Все было таким мягким. Слишком мягким. И спокойным.

Она должна была сидеть в дозоре. Должна была пересчитывать зубы. Должна была высматривать, что там крадется в темноте, завернувшись в украденную шкуру, стараясь не думать о Тавине, о Па, о Негоднице, о матери.

Она должна была делать что-то, что угодно, чтобы вернуть их.

А вместо этого она лежала под душной кипой одеял, отяжелевшая, испытывавшая тошноту от господской жратвы, в лигах и лигах от сна.

Живот ныл не только после тяжелого ужина. Да, у нее получилось. Она доставила принца в безопасное место. Она сдержала свою часть клятвы. И сможет спасти их – Тавина, своих родичей, короля. Драга об этом позаботится.

Но ее каста…

В глубине души она знала, что, когда Па отсылал ее через мост, когда Тавин бросился в ущелье, никто из них не сделал этого для того, чтобы Олеандры ограничились наездами по ночам.

Возможно, через год, два или три Жасимир будет сидеть на троне и издаст какой-нибудь закон, изгоняющий Олеандров, и Охотничьи касты вместе с Прославленными кастами сочтут его достаточно правильным. А Олеандры будут носиться, как всегда, Вороны будут гибнуть, как всегда, и, как всегда, закон их не оплачет.

Где-то за окном, в прохладе ночного Маровара, дозорный Сокол затянул тихую песню.

Довольно.

Она могла использовать время на то, чтобы найти путь из этого чертова каменного лабиринта на тот случай, когда благотворительность Соколов придет к неизбежному концу. Она скатилась с кровати, поискала сандалии, вспомнила про царапины, которые оставляют на каменном полу гвозди, и сунула ноги в тапочки из овчины.

Фу набросила на плечи одно из одеял и выскользнула в проход, подальше от ноющего гимна. Масляные лампы отмечали повороты коридора, а окна пропускали шепоты первой ночи Вороньей Луны.