Легенду о вожде.

Красные пальцы слишком дрожали, чтобы развязать узел на мешочке с зубами Феникса. Она ткнула им Жасимира.

– Открой.

– Что ты задумала? – Его лицо расплылось и снова стало четким. У нее заканчивалось время.

Фу глянула в упор на Клокшелома. Потом взгляд вернулся к принцу.

– Оставь тут свой узел и беги к воротам. Я посторожу дорогу.

Мимо просвистела еще одна стрела, звонко ударившись в сухую землю.

Лицо Жасимира окаменело.

– Даже не думай. Я понесу тебя.

Фу покачала головой и сморгнула красноту.

– У меня осталась одна минута бодрости, может, две. Как только я отключусь, они тебя затопчут.

– Я не…

– Ты должен! – воскликнула она ломающимся голосом.

– Больше никто не погибнет из-за меня, – ответил он.

Она ухватила его за рубаху, вытирая о вороношелк кровь и грязь.

– Тебя схватят, и всему конец. И все зря, все, чем ты пожертвовал, все, чем пожертвовала я, чтобы зайти так далеко. Вообще все. Тебя схватят, и Русана победит. Ты должен стать королем. Ты должен сдержать клятву.

Когда она произносила последние слова, последний зуб Феникса выскользнул из ее руки.

Языки пламени растворились в воздухе, открыв строй кожемагов по другую сторону дороги – туманные фантомы в дымке. Клокшелом скакал посередине. Не спутать ни с кем. Зубчатый шлем венчал его громадный силуэт. Позади него реяли обвислые тени кожегастов.

Клокшелом пустил лошадь свободным, неспешным галопом. Каждый удар копыта его иноходца ощущался, как вялый звон убойного колокольчика.

– Давай, – прошипела Фу.

Если она возьмет себя в руки, то запалит еще один зуб, еще одно пламя… она не сможет сжечь всех, но, да будет ей Амбра свидетельницей, она выжжет свое имя в истории…

Кронпринц Сабора встал на ноги.

И замер, заслонив собой Фу от Стервятников.

– Нет, – сказал он. – Пусть пройдут через мой труп. Русана хочет схватить меня живым. Так что посмотрим, сколько их для этого потребуется.

Клокшелом приостановился, прорези глазниц на шлеме ничего не выдали. Потом он дернул за поводья и поскакал дальше.

Фу ожидала битвы. Она хотела сама тащить Жасимира к воротам Триковоя. Она хотела рассказать Тавину, что сделала это, сдержала клятву.

Хотела снова увидеть Па.

Земля содрогнулась.

Сперва она решила, что с горных склонов скатился гром. Но она ошибалась: синее небо было лишь слегка затенено дымом.

Потом она подумала, что это новые кожемаги. Но ошиблась и в этом: Клокшелом натянул поводья в каких-нибудь пяти шагах от принца и обернулся в седле, вглядываясь в пустую дорогу позади.

И тут Фу увидела бивни.

Они прорвали затрепыхавшийся дым, как боевые корабли прорывают туман, – лавина мышц и грубого меха. Слабый свет солнца выхватил стальные наконечники смертельно опасных костяных дуг каждого бивня, пластины, притороченные ремнями к каждому массивному черепу, к каждому туловищу, к каждой ноге, острые, как иглы, копья, прилаженные к лукам седел в непосредственной досягаемости их хозяев.

Фу видела мамонтов прежде. Издалека. На пастбище. Она никогда не видела, как они выступают на войну.

Она не знала, видели ли это Стервятники, однако им хватило ума броситься врассыпную, когда наездники пустили мамонтов в атаку.

Лошадь Клокшелома встала на дыбы и заржала. Фу услышала рык проклятья. Он лягал лошадь, пока та не опустилась, испуганно косясь на них. Сердце Фу остановилось, когда его рука потянулась к принцу…

Копье пронзило землю, пролетев на волосок от его пятерни. Древко предупредительно завибрировало.

Клокшелом снова выругался, развернул рысака и скрылся в облаке пыли. В мгновение ока все всадники и кожегасты исчезли с дороги.

Фу с надломленным смехом откинулась на спину. Краснота мешала ей видеть. Она не знала, происходит ли легкость в груди от облегчения или от потери крови.

Она справилась.

Она доставила принца к его союзникам.

Тень горы приблизилась, то пропадая из вида, то появляясь вновь. Мамонт. Всадник. Копье по-прежнему в руке.

– Генералмейстер Драга, – откуда-то сверху долетел чопорный тон принца. – Откуда вы узнали?

– Вы зажгли огонь размером с Гербаньяр, ваше высочество, – откуда-то с еще большей высоты ответила его тетка. Фу едва могла различить размытые контуры, однако голос ее звучал, как у женщины, которой нравится пускать мамонтов во всю прыть на стаи Стервятников. – А если бы даже и не зажгли, я была предупреждена о вашем прибытии.

Она указала копьем на ворота позади них.

Фу развернулась. Сердце колотилось где-то в горле. Она чего-то не заметила? Но ведь Тавин… он не мог отправить послание…

Черная нить дыма поднималась в небо над чумным маяком Триковоя.

– О… – сказала Фу.

И, закрыв глаза, повалилась на землю.

– Она приходит в себя.

– Вовсе нет, – пожаловалась Фу неподатливой темноте.

– Ну, я в этом не уверена, – сухо ответил другой голос.

Фу слышала его прежде, сквозь пыль и дым… Жасимир называл ее Драгой…

Глаза распахнулись и уставились в сплошной камень.

Фу прищурилась и покрутила больной головой, пытаясь понять, что ее окружает. Каменные стены, каменный пол, каменный потолок, окна в форме ромбов, пропускающие свет скорого заката. Темные фигуры за столом. Еще одна, склонившаяся рядом с ней.

Тяжесть мечей исчезла. Фу потянулась рукой к шее и обнаружила связку зубов в неприкосновенности. Зуб Па по-прежнему зудел.

Видать, Соколы забрали ее сталь, но оставили зубы.

– Не двигайся, – велел первый голос, тот, что оповестил о ее пробуждении.

Легкая боль ужалила правую ногу. Она снова прищурилась и обнаружила, что распростерта на низенькой деревянной койке. Окровавленная стрела лежала рядом на полу. Кто-то сделал прорези на ее шерстяных гамашах… вероятно, Соколица возле нее, которая, насупившись, разглядывала запекшуюся кровь. Фу не ощущала ничего, кроме легкого неприятного покалывания. Покончив с ней, женщина подалась назад и встала.

– Готово. Денек не будет гнуться. Рубцы от трупожара останутся.

Целительница обращалась не к Фу, а к женщине на другом конце помещения. Теперь Фу видела ее четко, и было очевидно, что генералмейстеру не нужен мамонт, чтобы возвышаться. Драга не позаботилась о том, чтобы переодеть свои пыльные кожаные доспехи. Уступку она сделала лишь в отношении шлема, от которого на столе осталось кольцо пота. Фу сразу же увидела семейное сходство между ней и Жасимиром: та же темно-золотистая кожа, те же острые скулы, та же худоба.