— Очень сожалею, что мне приходится отрывать вас от ваших занятий, но коммандер Дэлглиш просил меня поговорить с вами, и мне подумалось, что разумно будет сразу собрать вас и сообщить вам то, что он счел нужным сказать. Как вам уже известно, Шарон покинет нас через три дня. В ее прошлом был инцидент, из-за которого ее успехи и благополучие стали задачей надзорной службы, и там решили, что ей лучше уехать из Манора. Я так понял, что Шарон не станет возражать против того, что ей собираются предложить. Это все, что мне было сообщено, и это все, что каждый из нас имеет право знать. Я должен попросить вас не обсуждать Шарон друг с другом, не говорить с ней о ее прошлом или о ее будущем, поскольку ни то ни другое — не наша забота.

— Означает ли это, что Шарон больше не считается подозреваемой, если ее вообще таковой считали? — спросил Маркус.

— По-видимому.

Лицо у Флавии горело, голос дрожал, когда она спросила:

— Не могли бы мы точно узнать, в каком статусе она теперь здесь находится? Она заявила нам, что не намерена больше выполнять никакую работу. Я так понимаю, что, раз Манор теперь считается местом преступления, мы не можем приглашать никаких уборщиков из деревни. Конечно, Манор пуст, пациентов нет, и работы не так много, но кто-то же должен ее делать.

— Мы с Ким могли бы помогать, — вмешался Дин. — Только как быть с ее едой? Она обычно ест с нами на кухне. А вдруг она не станет спускаться из своей комнаты? Что, Ким должна ей подносы относить и ей прислуживать? — Его тон давал ясно понять, что такое неприемлемо.

Хелина взглянула на Чандлера-Пауэлла. Было совершенно очевидно, что терпение его на пределе. Она ответила:

— Разумеется, нет. Шарон знает, когда у нас подается еда. Если захочет есть — появится. И это продлится всего два-три дня. Если возникнут какие-то неприятности, скажите мне, и я поговорю с коммандером Дэлглишем. А пока постараемся вести себя настолько нормально, насколько это возможно.

Тут впервые заговорила Кэндаси Уэстхолл:

— Поскольку я была одной из тех, кто проводил собеседование с Шарон, полагаю, мне следует взять на себя хотя бы часть ответственности. Может оказаться полезным, если она переедет в Каменный коттедж и поживет с нами, если коммандер Дэлглиш не станет возражать. Места у нас хватит. И она сможет помочь мне разбирать книги отца. Нехорошо, если ей будет нечем заняться. И давно пора, чтобы кто-нибудь избавил ее от одержимости Мэри Кайт. Прошлым летом она повадилась носить полевые цветы к срединному камню. Это какое-то болезненно-мрачное наваждение. Я поднимусь сейчас к ней и посмотрю, успокоилась ли она.

— Конечно, попробуйте так сделать, Кэндаси! — оживился Чандлер-Пауэлл. — Как преподаватель, вы наверняка более опытны в обращении с непокорной молодежью, чем все мы. Коммандер Дэлглиш заверил меня, что Шарон не требует постоянного надзора. А если потребует, это дело полиции или надзирающего куратора обеспечить такой надзор, а не наше. Я отменил поездку в Америку. К четвергу мне необходимо вернуться в Лондон, и нужно, чтобы со мной поехал Маркус. Сожалею, если это покажется вам дезертирством, но мне придется многое наверстывать в бесплатном отделении больницы — пациенты ждут операций, которые были намечены на эту неделю. Мне, естественно, пришлось их все отменить. Группа охраны остается здесь, и я договорюсь, чтобы два охранника ночевали в доме.

— А полицейские? — поинтересовался Маркус. — Дэлглиш сказал, когда они предполагают уехать?

— Нет, и у меня не хватило духу спросить. Они пробыли здесь всего три дня, так что, если только они кого-нибудь не арестуют, я полагаю, нам придется терпеть их присутствие довольно долгое время.

— Вы имеете в виду, что нам придется терпеть их присутствие. Вы же избежите этой участи, благополучно пребывая в Лондоне. А что, полицейские не возражают против этого? — спросила Флавия.

Чандлер-Пауэлл холодно взглянул на нее:

— Какие законные основания, по вашему мнению, имеются у коммандера Дэлглиша, чтобы меня задержать?

И он ушел, оставив маленькую группу собравшихся с ощущением, что они все как-то неразумно себя вели. Они смотрели друг на друга в неловком молчании. Его нарушила Кэндаси:

— Ну что же, пойду-ка я, пожалуй, урезонивать Шарон. А вам, Хелина, может быть, стоит поговорить с Джорджем. Я понимаю, мы с Маркусом живем в отдельном коттедже, и на нас все это не так тяжко действует, как на всех вас. Но я работаю в Маноре, и мне хотелось бы, чтобы охранники не ночевали в доме. Достаточно неприятно видеть их фургон на вечной стоянке перед главными воротами, а их самих бродящими повсюду вокруг, без того, чтобы они еще и в доме находились.

И она тоже ушла. Мог, поместившийся в одном из самых внушительных кресел, откуда безучастно взирал на Чандлера-Пауэлла, за все это время не проронил ни слова. Теперь он с некоторым трудом выбрался из кресла и ушел. Все остальные ждали возвращения Кэндаси, но спустя полчаса, лишенные возможности нормально беседовать запретом Чандлера-Пауэлла говорить о Шарон, они разошлись, и Хелина решительно закрыла за ними дверь библиотеки.

Три дня недели, в течение которых в Маноре не было пациентов, не проводились операции, а Джордж Чандлер-Пауэлл находился в Лондоне, всегда давали Кэндаси и Летти возможность использовать это время для того, чтобы привести в порядок бухгалтерские книги, разобраться с финансовыми вопросами, касающимися временного персонала, и расплатиться по счетам за дополнительные продукты, закупавшиеся для приготовления еды к приезду не живущего в Маноре вспомогательного медперсонала — медсестер, лаборантов и анестезиолога. Перемена в атмосфере Манора, совершавшаяся к концу недели по сравнению с ее началом, была столь же разительной, сколь и приятной для обеих женщин. Несмотря на поверхностное спокойствие операционных дней, присутствие Джорджа Чандлера-Пауэлла и его бригады, казалось, пропитывало самый воздух Манора. Однако время, предшествовавшее его отъезду в Лондон, было периодом почти совершенного покоя. Чандлер-Пауэлл — выдающийся и переутомленный хирург превращался в Чандлера-Пауэлла — сельского сквайра, довольного повседневной домашней жизнью, которую он никогда не критиковал, на которую никогда не пытался повлиять: он становился человеком, полной грудью вдыхающим уединение, словно живительный воздух.

Однако сейчас, во вторник утром, на четвертый день после убийства, он все еще оставался в Маноре, отменив намеченные на начало недели операции в лондонской больнице, явно разрываясь между чувством ответственности перед своими пациентами в больнице Святой Анджелы и необходимостью поддерживать своих сотрудников — обитателей Манора. Тем не менее к четвергу и он, и Маркус должны будут уехать. По всей вероятности, вернутся они к утру воскресенья, но реакция на их, пусть даже временное, отсутствие была смешанной. Все в Маноре стали запирать на ночь двери своих комнат, хотя Кэндаси и Хелине удалось уговорить Чандлера-Пауэлла, что не следует организовывать ночной патруль полицейских или охранников внутри дома. Большинство обитателей Манора сумели убедить себя, что это непрошеный гость — возможно, владелец машины, припарковавшейся у Камней — убил мисс Грэдвин, и вряд ли он испытывает интерес к какой-либо другой жертве. Однако — предположительно — у него могли остаться ключи от западной двери, и эта мысль пугала. Мистер Чандлер-Пауэлл, разумеется, не мог гарантировать безопасность, но он — владелец Манора, он — их посредник в отношениях с полицейскими, его авторитетное присутствие вселяет уверенность. С другой стороны, он явно раздражен тем, что зря теряет время, ему не терпится снова взяться за работу. В Маноре станет спокойнее без отзвука его нетерпеливых шагов, периодических выплесков дурного расположения духа. Полицейские все еще молчат о том, как движется расследование — если оно вообще как-то движется. Новость о гибели мисс Грэдвин, конечно, попала в средства массовой информации, но, к всеобщему облегчению, репортажи были на удивление кратки и расплывчаты, чему способствовала конкурирующая с ней новость о политическом скандале, а также сообщение о необычайно скандальном разводе поп-звезды. Летти задавалась вопросом, не было ли здесь оказано некое влияние на массмедиа. Но такая сдержанность не может продлиться долго: если арест совершится, плотину прорвет — и тогда на всех них хлынет поток грязных вод.