Выпалив эту тираду, она оттолкнула меня так, что я чуть не потерял равновесие и схватился за доспехи, чтобы не упасть.

— Вероника!

Но девушка уже помчалась прочь.

Я вернулся к себе в комнату в отвратительном настроении. И причиной этому были не только последние события. Дети что-то знают или догадываются, но не хотят говорить взрослым. И это плохо, очень плохо, потому что ученики с их подростковым максимализмом не понимают, в какую опасную игру они ввязались. Случай с Адамом Лексом их ничему не научил. Даже судьба Эмиля Голды…

Нет, сказал я себе тут, Эмиль Голда тут ни при чем. Это яркий пример самопожертвования — но вот стоила ли тайна ТАКОЙ жертвы? Ведь в любом случае жизнь мальчишки будет сломана. И мы, учителя, старшие, взрослые, за это в ответе!

…Когда-то давно уже происходило нечто подобное. Меня на свете не было, но были мои родители и родители Эмиля и его приятеля Антона. Были живы Йозеф Мельхиор и его будущая жена, был еще молодым Черный Вэл. У дамы Мораны Геррейд было два сына, а не один, как сейчас. Были живы очень многие — и был Белый Мигун, к которому бежали подростки. Одних влекла романтика, других — высокие идеи, третьих — возможность вырваться из привычного круга, возможность восстать против мира взрослых, навязывавшего свои ценности. Во все времена молодежь — та сила, на которую опираются диктаторы и тираны, потому что только молодежь готова ломать, не задумываясь о том, что и как будет строить на развалинах. Да, я понимал своего отца — с самого детства ему внушали, что он — Мортон, что на нем лежит огромная ответственность, что он должен прожить жизнь на благо магов всего мира, что Тайна — это почетная обязанность. Одни обязанности — и никаких прав. В спецшколе для детей из высшего общества наверняка были строгие правила, дома тоже не давали покоя. Я сам, став Мортоном официально всего год назад, уже начинал ненавидеть этот обычай. Как же, должно быть, было несладко отцу, выросшему среди понятий «долг» и «обязанность»! Секта стала для него глотком чистого воздуха, а моя мать — наградой за пережитые испытания.

…Прошу меня простить — я никоим образом не хочу оправдать секту Светлого Пути как таковую. Я просто пытаюсь объяснить, ПОЧЕМУ уходят подростки. И почему я сам, наверное, ушел бы, если бы моя жизнь сложилась чуть по-другому. На взрослых лежит громадная ответственность, единственный наш долг — это сделать так, чтобы дети ЗАХОТЕЛИ жить в построенном нами мире. И чтобы они захотели сохранить и передать этот мир своим детям.

Сейчас в Школе МИФ происходило нечто подобное началу секты. Конечно, никакого Белого Мигуна тут быть не могло, но нашелся кто-то, сумевший его заменить и незаметно для всех перетянувший на свою сторону всю школу. Если бы знать его цели, можно было бы подумать, как вывести детей из-под его влияния. Ведь из-за него Адам Лекс лежит в больнице, из-за него Эмиль Голда сидит под замком и ждет приезда Инквизиторов. Из-за него в Комнате Без Углов провела не самые приятные три дня Вероничка…

Здесь стройный ход моих мыслей дал сбой. Вероничка… От мыслей об этой девушке мне стало сладко и больно. Я не видел ее вот уже два часа. И я обидел ее при нашей последней встрече. Сумеет ли она меня простить?

До отбоя оставалось совсем немного времени, и я заметался по комнате, не зная, на что решиться. Я ведь не герой, не люблю риска и предпочитаю тихие кабинетные рассуждения суете и шуму. Даже прежде чем кинуться к понравившейся мне девушке, я должен взвесить все «за» и «против», дабы не наломать дров.

Сложность заключалась в том, что она была моей ученицей. Если бы она была, скажем, одноклассницей моей сводной сестры Эммы, мне было бы проще переступить этот порог. Но я был ее учителем, я не имел права испытывать к ней какие-либо чувства. Мой долг — опять долг! — состоял в другом.

Мысли мои снова и снова возвращались к Веронике. Наша встреча на лестнице в Башне Баньши. Урок по уходу за единорогами… Ее вечерний визит в живой уголок за подсказкой по магии слова… Ее пристальные взгляды на лекциях и смущение, когда я спросил, что с нею происходит… Я уже тогда ей нравился, но она не смела даже намекнуть… Приглашение на день рождения… Ее любовное письмо, и наконец, как застала она у меня в комнате Лыбедь… Учительница магии жеста и танца сразу догадалась, зачем пришла девушка!.. Но я же не виноват! Видят Семеро Великих — я боролся со своими чувствами, но чары Вероники оказались сильнее…

Чары!

Я остановился посреди комнаты, прекратив расхаживать из угла в угол. Чары… чары… Чары?

Что такое любовные чары, я знал — сам когда-то хотел приворожить Настю Мельник, да духа не хватило. Любовная магия используется магами довольно часто и приносит не совсем те плоды, которые получают простые смертные, если пытаются применить те же знания друг против друга. Разница между магами и простыми смертными состоит в том, что влюбленный маг не только зачаровывает любимого, но и САМ МЕНЯЕТ свое сознание в нужную сторону, а простой смертный ограничивается тем, что привязывает к себе объект любви, не меняясь сам.

…Эти сухие рассуждения помогли мне ненадолго отвлечься от сжиравшего меня пожара чувств. Я понимал, что должен немедленно бежать к Веронике и на коленях просить прощения за то, что обидел ее подозрением, но осознание того, что все это заставляет меня проделывать магия, удерживало меня на месте. Неужели это правда и я зачарован? Вероника не могла так со мной поступить. Она слишком хорошая, слишком добрая, слишком необыкновенная…

Но и СЛИШКОМ внезапно все началось. Буквально пару недель назад, когда у меня пропал платок. И сильнее всего чувство было неделю спустя, после того случая в рекреации. Тогда, кстати, я видел мой платок у Вероники — она вытирала мне кровь с лица. Я хорошо помнил пятна моей крови…

Пятна моей крови! На моем платке! В руках Вероники!

Вероника — ведьма! Внучка знаменитой Вероники Вайды, прорицательницы и чародейки!

Мне стало страшно. Магия чувств на крови слишком сильна, чтобы с нею можно было бороться. И дело не только в том, что мне внушили любовь — кровь могла попасть к моему врагу. О том, что ждало меня в этом случае, не хотелось и думать.

Сорвавшись с места, я помчался на третий этаж. До отбоя оставалось меньше часа, этажи уже почти опустели. Только со второго доносились крики и беготня — первокурсники, несмотря на последние события, не теряли жажду жизни.

Рекреацию, где жили шестикурсницы, я нашел легко, но несколько минут простоял у решетки, боясь, что меня заметят посторонние. Совсем рядом находилась комната Сирены. Если она заметит меня тут…

— Мастер Мортон? мимо пробегала Инга Штурм. — Вы к кому?

— К Веронике, — ответил я, чувствуя себя как никогда глупо. — Она дома?

— Да. Позвать?

Девушка выбежала мне навстречу в легком домашнем платьице, вся такая свежая, тревожно-счастливая, что у меня упало сердце, и заготовленная речь, которую я репетировал несколько минут, вылетела из головы.

— Это вы?

— Отойдем! — Я взял девушку за руку и утащил ее в нишу окна. Здесь висели темные портьеры цвета червонного золота, из окна в холл изливалась ночная темнота, а от входа в девчоночью рекреацию нас было практически невозможно увидеть.