Господь, сжалься надо мной! Какое суровое правосудие!

— О, это чудесно, — ответил я.

Мне было жаль каждого, кто пострадал от моих ложных показаний. Моими единственными утешениями было то, что, во-первых, я не вредил кому-то так сильно, как вредил себе, во-вторых, у меня не было выбора и, в-третьих, я был уверен, что несправедливость будет побеждена, это всего лишь вопрос времени. Более того, я не винил бы никого, кто врал обо меня из-за пыток. Ахмед — всего лишь пример. За это время я написал более тысячи страниц с ложной информацией о моих друзьях. Я должен был играть ту роль, которую для меня сочинила американская разведка, и именно это я и делал.

В начале этой фазы сотрудничества напряжение почти не ослабевало. Меня допрашивали день и ночь, ко мне приходили следователи из ФБР и других служб, которые пользовались моей уязвимостью. Это так грубо — допрашивать человека вот так, особенно, когда он сотрудничает. Они заставили меня написать имена, места и адреса в Германии, Канаде и Мавритании. Они показали мне военные карты, указывая на интересующие места. Мне показали тысячи фотографий. Я знал их всех наизусть, потому что очень часто их видел. Все это походило на дежавю. Я думал: «Какие безжалостные люди!»

Все время охранники относились ко мне с неприкрытой ненавистью.

— Не щадите его. Увеличьте давление. Сведите его с ума, — говорил «капитан Коллинз».

И именно это охранники делали. Они стучали в мою камеру, чтобы запугать меня и чтобы я не мог спать. Они жестоко вытаскивали меня из камеры по меньшей мере дважды в день, чтобы провести осмотр. Они поднимали меня посреди ночи и заставляли заниматься физическими упражнениями, чего я не мог делать по состоянию здоровья. Несколько раз в день они вжимали меня лицом в стену и угрожали мне прямо и косвенно, но я ни слова не говорил своим следователям, потому что знал, что именно они стоят за всем этим.

— Знаешь, кто ты? — спросил помощник Йоды.

— Эм…

— Ты террорист, — продолжил он.

— Да, сэр!

— Если мы убьем тебя один раз, этого будет недостаточно. Мы должны убить тебя три тысячи раз. Но вместо этого мы кормим тебя!

— Да, сэр.

Водная диета продолжала жестоко сказываться на мне.

— Ты еще ничего не видел, — все время говорили мне.

— Я не хочу видеть остального. Я чувствую себя нормально без дальнейших мер.

Охранники работали в две смены, дневную и ночную. Каждый раз, когда приходила новая смена, они сообщали о своем приходе, сильно стуча по двери моей камеры, чтобы напугать меня. Всегда, когда приходила новая смена, мое сердце колотилось, потому что они придумывали новые способы превратить мою жизнь в ад. Например, они давали мне немного еды и всего от 30 до 60 секунд, чтобы я поел, или заставляли меня очень быстро съесть все до последней крошки.

— Лучше тебе поскорее закончить! — кричали они.

Или они заставляли меня мыть душ до блеска и еще заставляли складывать полотенца и одеяло самыми невообразимыми способами до тех пор, пока они не будут удовлетворены. Чтобы лишить меня всех бытовых удобств, они придумали новые правила. Первое: я никогда не должен находиться в горизонтальном положении в тот момент, когда охранник проходит мимо моей камеры. Я должен был просыпаться и вскакивать, как только охранник входит в камеру. Второе: мой туалет всегда должен быть сухим! Как это возможно, если я постоянно испражняюсь и смываю за собой? Чтобы соблюдать это правило, мне приходилось использовать свою тюремную робу, чтобы вытирать туалет досуха, а сам я отмокал в дерьме. Третье: моя камера всегда должна находиться в «исходном положении», включая сложенное одеяло, так что у меня не было возможности им укрыться.

Таков был план охранников. Я всегда показывал больше страха, чем на самом деле чувствовал, для самозащиты. Не то чтобы я притворяюсь героем. Я не герой, но я не боялся охранников, потому что знал, что они просто выполняют приказы сверху. Если они докладывали, что «заключенный не был напуган», меры запугивания становились жестче.

Тем временем у меня был свой план. Во-первых, я знал, что был в двух шагах от лагеря «Дельта». Следователи и охранники всегда говорили, что я нахожусь в «Богом забытом месте», но я это игнорировал, а когда охранники спрашивали меня: «Как ты думаешь, где ты?», я просто отвечал: «Я не знаю, но меня это не очень беспокоит. Так как я далеко от своей семьи, мое местоположение не имеет для меня никакого значения». И так я всегда заканчивал разговоры о моем местоположении, потому что боялся, что меня будут пытать, если узнают, что я понимаю, где нахожусь. Но меня достаточно сильно успокаивал тот факт, что я недалеко от своих друзей-заключенных.

С тех пор как я нашел способ отличить день от ночи, я начал считать дни, читая вслух по 10 страниц Корана каждый день. Через 60 дней я заканчивал и начинал сначала. Так я считал дни.

— Заткнись, мать твою! Здесь не о чем петь, — сказал сержант Большой Босс, когда услышал, что я читаю Коран.

После этого случая я читал тихо, чтобы никто не слышал меня. Но с днями недели все еще была неразбериха. Мне не удавалось вести их счет, пока я мельком не увидел часы сержанта Шэлли, когда он достал их из кармана, чтобы посмотреть время. Он был очень бдителен и осторожен, но было слишком поздно. Я увидел, что было немного за 10 часов утра, пятница, 17 октября 2003 года, но он этого не заметил. Пятница — очень важный день для мусульман, и именно поэтому я хотел следить за днями недели. Помимо этого меня просто раздражал тот факт, что они лишили меня одной из моих базовых свобод.

Я пытался узнать имена всех, кто пытает меня, не для отношений или чего-то вроде такого; я просто не хотел, чтобы те люди имели преимущество перед моими братьями или неважно перед кем еще. Я убежден, что их нужно не только лишить власти, но и посадить в тюрьму. Мне удалось узнать имя самого босса, Ричарда Зулея, двух моих следователей, двух охранников и других следователей, которые не были напрямую вовлечены в мои пытки, но могли быть их свидетелями.

Когда я впервые встретился с американцами, я возненавидел их язык из-за боли, которую они причинили мне без какой-либо причины. Я не хотел изучать их язык. Но это была эмоция. Зов мудрости был сильнее, и я решил выучить язык. Хотя я уже знал, как спрягать глаголы «есть» и «иметь», мой багаж английского был очень скромным. Поскольку мне запретили читать книги, приходилось изучать язык с помощью охранников и иногда следователей. И спустя какое-то время я мог разговаривать как обычный человек: «Ему все равно, ей все равно, я ничего не сделал, мой друг и я сделали это и то, в жопу это и в жопу то, к черту X и к черту Y…»

Еще я изучил людей вокруг себя. Мои наблюдения показали, что только белые американцы допускались к работе со мной, это касалось и охранников, и следователей. Был только один чернокожий охранник, но у него не было права голоса. Его помощником был молодой белый военный специалист, но второй был главным. Вы можете спросить: «Как ты узнал звания охранников, если они были скрыты?» Я не должен был знать, кто главный, и они не должны были говорить мне этого, но в США очень просто заметить, кто стоит во главе. Этого человека просто невозможно с кем-то спутать.