Таким образом, в силу этого конструктивного отсутствия любая жизнь содержит в себе следы всего, что произошло до нее и чем она не является. И все это, исходя из нашей парадоксальной логики, проявляется в невидимой сфере хозяев – духов леса. Именно в сфере духов находят продолжение следы тех, кто некогда жил (вожди доколумбовой эпохи, священники в черных рясах, бабушки и дедушки, родители), и того, что когда-то случилось (великое восстание против испанцев в XVI веке, обращение старых торговых бус, обязательная выплата дани). Это – сфера будущего, позволяющая интерпретировать сферу жизни, в том числе и человеческой. В сфере хозяев леса находят убежище все призраки прошлого. Именно здесь, благодаря тесному отношению с отсутствием, продолжается безвременное «я».

«Я» пребывает внутри формы и вне истории (см. Главу 5), поэтому ему ничто не грозит. Рай – это продолжение формы. Ад – это история, то, что происходит с другими. В раю время не властвует над людьми. Они никогда не стареют и не умирают. Во власти времени может быть только «оно». Только на «оно» может оказывать влияние дуализм причины и следствия, и только «оно» может быть вне формы и во власти истории – то есть наказанным.

«ТЫ» САМОСТИ

Сфера духов – продукт множества будущих, созданных лесом. Но это еще не все. Значение слова обусловливается возникновением обширной символической системы, которая будет интерпретировать его в будущем. Нечто подобное происходит и в лесу. Сфера духов – хозяев леса представляет собой обширную виртуальную систему, возникающую по мере того, как люди пытаются взаимодействовать с нечеловеческим семиозисом леса своими отличительно человеческими способами. Следовательно, сфера духов подобна языку, за исключением того, что она более «телесна» (Haraway, 2003), поскольку принадлежит более широким пластам нечеловеческого семиозиса. И вместе с тем сфера духов более эфемерна: она находится в лесу, но в то же время по ту сторону природы и человека. Одним словом, она «сверхъестественна».

Сфера духов – хозяев леса интерпретирует «я» и тем самым определяет, кем и как оно может быть, в то же время как бы предоставляя сосуд для непрерывности, то есть выживания этого «я». В Авиле белый цвет кожи стал обозначать точку зрения «я» и относительное положение в иерархии, охватывающей весь космос и простирающейся от нечеловеческого через человеческое к сфере духов. В этом и заключается проблема Освальдо. С одной стороны, руна сами изначально были белыми по своей природе. С другой стороны, они осознают наличие множества существ – полицейских, священников и землевладельцев, а также животных – хозяев леса и демонов, – чье вышестоящее положение в исторически сложившейся иерархии космоса определяется их белым цветом кожи.

Однако в сфере духов – хозяев леса есть место не только для «я». Вивейруш де Кастру пишет: «Между рефлексивным “я” культуры [полагаю, под культурой он имеет в виду позицию, с которой самость видит себя как таковую, то есть как личность. – Э. К.] и безличным “оно” природы есть отсутствующая позиция – “ты”, второе лицо или другой, воспринимаемый как внешний субъект, – перспектива которой является скрытым отражением позиции “я”» (1998: 483). По Вивейрушу де Кастру, это «ты» раскрывает некий важный аспект сферы сверхъестественного, которую, я бы добавил, нельзя просто свести к природе или культуре. В соответствии с формальной иерархической логикой, эта сфера расположена «над» человеческой сферой, которую она делает возможной.

Вивейруш де Кастру продолжает: «Сверхъестественное – это форма Другого как Субъекта» (1998: 483). Я бы сказал, что это то место, откуда самость может воззвать к жизни другая самость более высокого порядка, одновременно чужая и знакомая. Из этой сферы полицейский обратился к Освальдо. Кроме того, в этой сфере все самости могут ощутить себя господами или хозяевами – аму. Поэтому, когда руна Авилы используют понятие аму, будь то по отношению к самому себе, как в случае Нарциссы, или к человеческому или нечеловеческому существу, являющемуся в полной мере другим, – они делают это как раз для того, чтобы вызвать то самое другое «я», воспринимаемое как другой субъект, чей голос, как бы он ни был слаб, является «скрытым отражением» собственного «я» в будущем.

Сложность состоит в том, чтобы в процессе воззвания к другому «я» самому не стать объектом. В этом и заключается настоящая опасность. Именно из-за страха стать объектом Освальдо поначалу счел дурным предзнаменованием приснившуюся ему встречу с полицейским, у которого на плечах были состриженные волосы. По этой же причине нельзя смотреть на хуатуриту супай – демона с когтями птицы, облаченного в одежду священника, который бродит по лесу, сжимая в руках Библию: ведь как только ты станешь «ты» для этого «я», ты навсегда покинешь сферу живых (Taylor, 1993; Viveiros de Castro, 1998: 483). Однако самость, устойчивость которой не нарушается теми «оно» и «ты», с которыми она постоянно сталкивается и которые она со временем включит в свое большее «мы», – не живое «я», а лишь его мертвая оболочка.

Перед руна, таким образом, стоит задача создать условия, гарантирующие, что они продолжат существовать в позиции «я». Иными словами, проникнуть в «ты» более высокого порядка, которое является – но никогда полностью – собственным «я». Для этого руна прибегают к шаманским практикам, которые проникают в будущее, чтобы привнести его часть обратно, в сферу живых.

Я хочу подчеркнуть, что исторической предпосылкой для существования шаманизма является та самая иерархия, в которую он пытается проникнуть. Экологию самостей формирует хищническая иерархия, обусловленная колониальной историей; без нее не было бы более высокой позиции, с которой можно было бы определить свою собственную. Связь шаманизма с историей иерархий, в которые он погружен, показательно иллюстрируется в понятии мирику – одном из слов, которыми обозначают шамана в Авиле[197]. Сила этого понятия – в билингвальной игре слов. Оно одновременно передает два понятия в двух разных регистрах; это и кечуаизация испанского слова «доктор» (мéдико), и агентивная форма глагола «видеть» (рикуна) – на кечуа рику означает «провидец». Шаманы способны видеть подобно докторам, стоящим в авангарде современности и вооруженным могущественным оружием медицинской науки. Но из этого слова не обязательно следует желание уподобиться западным докторам. Шаманское видение меняет саму суть видения.

Как занять перспективу «ты» и сделать ее собственным «я»? Для этого нужно облачиться в то, что мы можем назвать одеждой: снаряжение, нательную экипировку и атрибутику, которые позволяют определенному виду существ пребывать в определенном мире. Такое снаряжение включает клыки и шкуру ягуара (см. Wavrin, 1927: 328), брюки белого мужчины (см. также Vilaça, 2007, 2010)[198], рясу священника и грим аука. Это одеяние также может быть и сброшено. Умерев, Роза скинула свое состарившееся тело. В Авиле рассказывают, что некоторые мужчины при встрече с ягуаром в лесу, будучи не в состоянии напугать их, раздевались, чтобы сойтись со зверем в схватке. Таким образом, ягуар был вынужден признать, что его сила происходит из его облачения, а под ним он – личность[199]. Поэтому ягуары так боятся звука мачете, прорезающего лесную чащу, мстительно-радостно рассуждала Америга после того, как один из ягуаров убил ее собак. Этот звук напоминает ягуарам, что люди без труда могут прорезать их кушма, то есть тунику[200] – одеяние, в котором прячется ягуар[201].