На базу, с походной гитарой, подарком, лыжами, запасами одежды и провизии, приехали субботним утром. На Финляндском вокзале встретились с Алёной и бывшей её однокурсницей и соседкой в общежитии, уютной кареглазой Наташей. Андрей несколько раз видел её прошлой зимой, Оля познакомилась здесь, в очереди за билетами, и мгновенно разговорилась. Они уже были немного наслышаны друг о дружке от Алёны. Алексей Шумилов, к сожалению, работал и, как ни старался, не мог ни с кем поменяться. Впрочем, Алёна всю дорогу переписывалась с ним и не выглядела расстроенной.

Первым, кто выбежал им навстречу из двухэтажного краснокирпичного дома, была простоволосая, в расстёгнутой дублёнке и нарядных белых сапожках, Кристина. Рыжие кудри, веснушки, звонкий смех, порывистые движения – всё было при ней, и даже, как показалось, чуть больше, нежели всё. Чувство безоблачного счастья окружало её светящимся нимбом. За двадцать шагов по не примятому ещё снегу она успела сообщить, что приехала на два месяца. Представьте, как круто! Целых два месяца.

– Мне кажется, они вырастут, – сказал Андрей и лыжной палкой нарисовал на снегу бесконечность.

– Ой, не сглазь, – вздохнула Кристина и расхохоталась, топая вверх по ступенькам.

Артём познакомил гостей с родителями – моложавыми, очень спортивными, в лыжных костюмах. Собрались его коллеги: восемь девушек и семь мужчин. Были и дети: Аня шести лет, очень любопытная и звонкая, серьёзный Вася постарше и Яна с Родионом – тринадцатилетние двойняшки, которые всем видом показывали, что им ближе взрослое общество. А с появлением Оли оно действительно стало ближе. Андрей, глядя, как ребята подались к ней с двух сторон и наперебой заговорили, уже не удивлялся и не думал, что они, может быть, с кем-то её спутали. Ладожскую компанию представляли Георгий Шумилов, приехавший из Москвы одним поездом с Кристиной, Лёня Часов, Наташа и Виталий Синицыны, двое байдарочников и Женя-Джимми, такой же, как и летом, загадочно молчаливый. Все они были гостями и Артёма, и Алёны, не желавшей даже на секунду отложить подаренный фотоаппарат. Но, изучая меню, она в то же время знакомилась, разговаривала, видела всё вокруг. Заметив, что Наташа Петрова, робеющая на людях, хочет забиться в уголок, Алёна вытянула её оттуда, усадила рядом с Джимми, заняла их беседой и, отойдя, то и дело взглядывала поверх экрана: как дела?

Никто на дела не жаловался. Единственный минус: комнаты в большом коттедже, вместившем такую компанию, были просторными, на четверых и на шестерых. «Это не беда, – сказал Артём, – не уединяться приехали».

– Не уелдиняться, как сказал бы Брындин, – тихо добавил Андрей.

Несколько человек остались жарить на углях таблетки от голода, все прочие надели лыжи и умчались в лес. Лыжня там когда-то была, но за пару снежных недель покрылась очень толстой периной, и даже просека для гуляний угадывалась едва-едва. Все растянулись долгой вереницей, перекрикиваясь и смеясь, и две параллельные лыжни торили бежавшие впереди Оля и Андрей. Алёна умудрялась обгонять их по обочине и, занимая позицию меж вековых сосен, расстреливала лыжников меткими фотозалпами. Потом, когда все проносились мимо, натягивала перчатки и вновь догоняла.

– Ты, перед тем как войти в тепло, выключи его и минут сорок не трогай, – посоветовал Артём.

– Понял, спасибо! – весело сказала Алёна и вновь прицелилась.

Вернулись, победили голод, выпили кто чаю, кто вина. Родители Артёма попрощались и уехали, растолкав с помощью добровольцев чёрный «Туарег». С железнодорожной станции пришли ещё две пары архитекторов: между собой Оля и Андрей так называли всех, кого здесь видели впервые. Выглянуло солнце, вновь поманило во двор. Оля, побегав вокруг дома за детьми и очень старательно никого не поймав, наклонилась и стала катать снежный ком, Андрей помог ей, затем подоспели Лёня Часов с Георгием. Вчетвером, ухнув и крякнув, закатили тяжеленный шар на горку невдалеке от бани; соорудили ещё один, поменьше; Оля и Андрей сразу взялись за третий, но, завершив его, обнаружили, что о третьем уже кто-то позаботился.

– Четыре – самое то! – сказал Андрей. Вдвоём с Георгием, побагровев от натуги, они водрузили первое снежное туловище на подножие, второе туловище на первое и увенчали их снежной головой. Андрей вставил глаза из двух остывших угольков, подумал и добавил посередине третий, самый большой. Оля с двойняшками тем временем слепили руки: одну она приладила к верхнему полутулову, другую – Яна к нижнему. Взглянув, пожали плечами и попытались добиться симметрии, но попытка была одновременной, так что теперь рука девочки оказалась выше. Махнули собственными руками: ладно, и так сойдёт! Андрей, обойдя творение кругом, воткнул ему в макушку антенну из сосновой ветки.

– Соловьёвы, как всегда, гиперактивны, – сказал Виталий Синицын.

– Кто здесь Соловьёвы! – воскликнула Оля и легко, чтобы ненароком не ушибить, запустила в него снежком. Виталий перехватил его и сам швырнул, целясь в голову снежного мутанта. Оля подставила руку, и снаряд разбился об неё, брызнув искрящимися осколками.

– Нет, я не могу это видеть! – грудным контральто произнесла самая крупная девушка-архитектор, громче всех смеявшаяся на лыжне, и подступила к мутанту, размахиваясь для сокрушительного удара. Оля вмиг развернула её спиной и аккуратно, почти нежно усадила к его подножию. Другая архитекторша поспешила на выручку и с изумлённым ахом растянулась на месте первой; та успела отползти в сторону и, стоя на колене, лепила заряд.

– Самоубийцы, – тихо сказала на крыльце Кристина. Когда Андрей, не найдя морковки для классического носа, вышел из дома с бананом, на горке разгоралось побоище. Оля, прыгая взад и вперёд, защищала мутанта примерно от восьми человек. Она была везде. Девушки нападали, грозно визжа и мешая друг дружке, но отшатывались, едва Оля делала выпад в их сторону. Мужчины, по правде говоря, с Олей не воевали: они норовили увернуться и, пробегая мимо снеговика, пнуть его куда попало, – но удавалось это не всем; некоторые уже не по одному разу скатились вниз, на ногах или кубарем. Дети, помогая Оле, с безопасного расстояния кидали снежки, но почти всё мимо.

Артём, по-капитански прочно расставив ноги, невозмутимо фотографировал битву. Алёна рядом занималась тем же, но даже по спине было видно, как тянет её в гущу событий. Несмотря на Олины старания, мутант уже потерял верхнюю руку и половину башки. Андрей, очистив не пригодившийся банан, поднёс его Алёне, как розу. Алёна съела половину, с наказом «снимай!» повесила на Андрея фотоаппарат и кинулась прикрывать снеговиковый тыл.

Андрей снимал, честно пытаясь сделать Алёну центром сюжета, но поневоле уводил прицел всё дальше, туда, где Оля хватала за шиворот очередного снегоубийцу. Никто не знает, какая она на самом деле! – эта мысль удивительно будоражила. Никто не догадывается, как она, чёрт побери, хороша. Для всех – обыкновенная, не очень высокая, особенно рядом с контральтовой девицей; в зелёной вискозной куртке с капюшоном, тёмно-серых зимних штанах и ботинках; без шапки, перчаток, – ведь довольно тепло, от силы минус три. Ничего больше Андрей не мог разглядеть, лишь иногда мелькали яркие глаза и зубы, – потому что Оля ни на мгновение не останавливалась. Но он знал, какая она под одеждой, и сейчас видел будто бы сквозь неё. И тонкий, облегающий бордовый свитер под зелёной курткой: как же не видеть, когда утром сам надевал его на поднявшую руки, ещё сонную Олю, касаясь губами то ниже свитера, то выше. И жёлтую футболку с коротким рукавом, и под ней абсолютно никаких лишних деталей. И синие, спортивного покроя трусики, и белые шерстяные носки… Никто этого не знал, а он, нажимая кнопку, мысленно стягивал с неё предмет за предметом; и, подойдя чуть ближе, почувствовал, что Оле должно стать жарко, – и точно, именно в этот миг она до половины распустила молнию куртки и, зацепив пальцами ворот свитера, несколько раз его оттянула. Андрей не заметил, как доел банан. Некстати запотел окуляр, и, протирая стекло рукавом водолазки, Андрей подумал, что его чувство, наверное, обретёт новый оттенок, если Оля хоть на секунду, пока он не добежал, лишится ореола непобедимости, по-настоящему предстанет хрупкой и, может быть, беззащитной. Что-то подобное проглядывалось, как он помнил, на рисунках одной художницы… Да он и спешить не будет, здесь же весело. Но если так случится, – понял Андрей, вскидывая камеру, – то уж всяко не сегодня.