Поужинав, двинулись дальше. Вскоре позвонил Георгий Вахтангович с просьбой заехать по дороге в ночной клуб, где внезапно заболел певец. Работы немного: три песни, по тысяче за каждую. Идёт?

– Хорошо, – согласился Андрей и, пожелав компаньонам не скучать, выпрыгнул из машины возле клуба, стоявшего от них в нескольких шагах. Его уже ждали, накинули пиджак, не сходящийся на груди, поднесли хлебного вина, но Андрей отказался:

– Ещё не хватало и мне заболеть. Какие нужны песни?

Песни требовались знакомые, снежные и морозные. Андрей спел их под живой ансамбль, борясь с хулиганским позывом выдать школьные переделки, когда потолок кровяной, дверь шатается, а за колючей стеной труп валяется. Всё-таки удержался и, получив расчёт, вернулся в машину, где Снегурочка с водителем коротали время, споря о шансах Алонсо и Шумахера на победу в грядущем сезоне «Формулы-1». Подоспел как раз вовремя, чтобы разбить руки в заключённом пари. Оля была за испанца.

Новый год они встретили в квартире. Георгий Вахтангович настаивал, чтобы этот адрес они посетили точно по графику, несмотря на задержку с ночным клубом, и сам договорился с более ранними клиентами о переносе. В квартире была одна семья с одним мальчиком лет пяти. Очень худенький, очень коротко стриженный, бледный до синевы, он не умел ходить и весь праздник сидел на коленях у мамы, и произнести мог лишь несколько едва разборчивых слов, – но большие, умные глаза сияли такой радостью, и прозрачные руки так тянулись к подаркам, и родители так благодарили гостей, делая снимки на память, что, доиграв роль, Оля не выдержала и в машине расплакалась.

– Редко так бывает, – сказала она, утирая глаза, пока Андрей молча обнимал её за плечи и касался губами волос. – Не знаю, что нашло. Бедняжка… – и ненадолго затихла. – Всё, я готова, приятель, – сообщила она через пару минут, фыркнув напоследок. – Поехали.

Вернулись к Георгию Вахтанговичу они в четыре утра. Оставаться до открытия метро, как он предлагал, не стали: Олины родители жили минутах в двадцати пешком. Кое-как добрели до них, вымылись, рухнули на кровать в бывшей комнате Карины и проснулись, когда за окном уже было светло.

Немного посидев за столом с родителями и бабушкой, они поехали к себе. Андрей больше суток не прикасался к гитаре и чувствовал что-то похожее на ломку, а Оля нашла в телефоне кучу сообщений с вопросами, когда же вы будете дома. Деликатные, намекающие вопросы…

По пути Андрей сказал, что начинает новую жизнь. Быть приятелем учительницы иностранных языков и не воспользоваться этим – просто глупо. Он тоже хочет у неё заниматься. Подумав, они решили, что теперь, оставаясь наедине, каждый понедельник будут разговаривать только по-английски, а каждую пятницу – по-итальянски. Если же кое-кому (не будем указывать пальцем) первое время не хватит познаний в языке Данте, он заделает пробелы камнями, украденными на родине Диккенса.

Начали прямо со следующего дня. Это приятно, чёрт побери, – думала Оля под конец новогодних каникул, – очень мило и прямо хочется растаять, когда тебя называют то darling, то mio amore…

Каникул они почти не заметили. Уже третьего числа позвонил Жека с предложением носить грузы для какой-то нетерпеливой ремонтной бригады. Андрей подумал, поколебался и пошёл. Оля не осталась без учеников: кроме двух никуда не улетевших детей, была ещё певица Тоня. Она сделала успехи, стала говорить свободнее, раскованнее и даже с ходу понимать английские шутки. Перед вылетом в Нью-Йорк она устроила вечеринку для коллег и однокурсников, пригласив на неё и Олю.

После морозных и малоснежных новогодних дней чуть потеплело, повалили большие мягкие хлопья, берёзовая аллея стала похожа на серебристую гравюру, и застоявшиеся под окнами машины превратились в огромные белые подушки, каждое утро как новенькие. Начался лыжный сезон. Дождавшись конца призрачных каникул, Оля и Андрей поехали в свои районные поликлиники – добывать медицинские справки, разрешающие бежать марафон.

Первая дистанция, знаменитая «Дорога Жизни», намечалась на последнее воскресенье января.

Из очередной командировки вернулся Артём и сразу позвал Олю к себе в студию фотографироваться. Теперь не для забавы, – объяснил он, – для каталога одежды. И даже за денежку. Нужны были три модели; двумя другими стали, разумеется, Алёна и Света. Одежда отзывалась чем-то матросским: чуть расклёшенные брюки, топ в виде тельняшки с короткими рукавами и очень широкими, бледными полосками, тёмно-синие юбки и даже один купальник из бескозырочных лент, по жребию доставшийся Оле. Всё очень мило, женственно, в меру кокетливо. Снимки получились красивыми, хоть и более стандартными, без творческой изюминки, если сравнить с первым разом, – что объяснялось их коммерческим характером. Гораздо интереснее была метаморфоза, произошедшая в студии с Алёной. Когда все нужные кадры были сделаны, а время ещё оставалось, она выпросила у Артёма фотоаппарат, вцепилась в него намертво, сама принялась снимать подруг, командуя, как повернуться, и взгляд у неё был… точно как у пьяницы, дорвавшегося до бутылки.

– Пропала девочка, это не лечится, – сказал Артём на кухне у Оли с Андреем. – Проще… нет, не застрелить, конечно, но…

Они помолчали, обдумывая мысль, постучавшуюся разом в три головы.

– И ведь хорошо получилось, – продолжал Артём, – не скажешь, что в первый раз. Я, когда увлекаюсь, горизонт валю только в путь, а у неё как гироскопчик внутри. И свет чувствует.

Ещё помолчали. Радио запело голосом Конни Френсис:

«Tango italiano, un dolce tango…» – и Оля, вспомнив, как недавно всё забыла, звучно рассмеялась.

– Такой зверюга, как у меня, ей для начала не нужен, – снова вступил Артём, когда она смолкла и утёрла глаза. – Что-нибудь попроще… Вот один знакомый продаёт триста пятьдесят Д, полгода юзал…

– Почему продаёт? – спросила Оля.

– На плёнку переходит, маньяк. Да нет, состояние отличное, новый, ещё на гарантии. Я держал в руках.

– У Алёнки день рождения девятнадцатого, – вспомнил Андрей.

– А у меня, кстати, двадцатого, – сказал Артём. – Тридцать лет, приглашаю. Так что? сделаем от нашего стола?

– Скинемся, Лёху подключим.

– Да-да, – вмешалась Оля, – Лёха и будет главным потерпевшим. Он нам скажет спасибо.

– Он в безопасности, у них кот есть, – успокоил Андрей.

Когда оконные стёкла перестали звенеть, а люстра качаться, Артём заключил:

– Ну, стало быть, я беру, а там сочтёмся.

Январь надо было пережить. Праздников на него выпало многовато, и было бы ещё больше, не доведись Алёне и Артёму родиться с промежутком в день, – точнее, в восемь лет без одного дня, но он сейчас был важнее. Отмечали оба дня рождения разом, в ближайшие выходные. Арендой коттеджа на лесной турбазе занимался сам Артём с помощью коллег-архитекторов, в эти вопросы Андрей и Оля даже не встревали. А вот что ему подарить? Коллеги наверняка что-нибудь придумают: отыскать их, связаться, внести материальный вклад? Нет, эта затея отдавала малодушием. Надо что-то от себя. Фотоальбом «Шедевры мирового зодчества?» Вряд ли есть шедевр, которого Артём не видел. Бритву, одеколон? Неинтересно. Графический планшет? Лыжные очки? Походную газовую плитку, сестру той, что Оля купила в Милане? На ней, в конце концов, остановились и попали в точку, потому что планшет – такой, что дилетанту и не найти – подарили архитекторы.