Тощий трэль гонит наружу свиней. Жизнь продолжается… Но, к сожалению, уже без нас. Хорошо все же, что у меня есть сын…

Я закрываю глаза…

…А когда открываю снова, то вижу, как трэль-свинопас валится на спину, и стрела торчит у него из шеи. Со слухом у меня проблемы, поэтому кажется: это не жизнь, а кино какое-то…

Вахлак с копьем вскакивает, распахивает рот, чтобы заорать… И в следующий миг из его раскрытого рта «вырастает» хвостовик стрелы.

А стрелы продолжают падать, и падают густо. Поражают всех, кто стоит на ногах, всех, кто с оружием… Хотя таких — немного. Уцелевшие в битве сконцы пируют в длинном доме… Пировали.

В ворота вливается железный поток. Сотни воинов. И не вахлаков в кожаных куртках, а настоящих викингов. В настоящих доспехах.

Не могу представить, как такая прорва бойцов смогла подобраться незамеченной. Хотя нет, могу. Сконцы облажались… Люди в сверкающих «очковых» шлемах бегут мимо меня к длинному дому, из которого выскакивают бывшие победители… Выскакивают и падают, сбитые уже не стрелами, а копьями.

Несколько минут — и всё кончено. Настоящие победители вытаскивают бывших во двор, кого-то — мертвым, кого-то — еще живым…

В глазах снова — муть, но и сквозь муть я узнаю знакомое знамя. Знамя Ворона.

Харек-конунг по прозвищу Младший — не успел. Рагнар Лотброк пришел раньше.

Я смотрю на убитого Ове, и из глубин памяти всплывают слова, сказанные мне варягом Трувором по прозвищу Жнец.

«Не всяк богатый удачей — вождь годный. Иной для себя удачлив, а для людей, что за ним пошли, — одна беда! Но узнать каков ты вождь — можно. Если вернется твой хирд из похода целый да с доброй добычей, значит, правильная у тебя удача. А коли вернешься с добычей ты, живой, невредимый, но без дружины, тогда — тоже правильная. Но — только твоя…»

Жуткий звук вырвал меня из забытья. Глас грешника, до которого наконец-то добрались адские отродья. А чуть позже, сквозь забившую уши вату, просочился смутно знакомый голос:

— …Вложите меч в руку. Он умирает.

— Глупости! — перебил другой голос, знакомый очень хорошо. — Я вижу его душу, и душа эта крепко держится за тело!

— Стенульф… — пробормотал я чуть слышно. — Что с нами? Где я?

— Пока что в Митграде, сынок, — проворчал Каменный Волк. — А с нами — всё хорошо. Рагнар Сигурдсон здесь.

И словно в подтверждение его слов — дикий животный вопль, заглушивший все прочие звуки.

Второй. Первый привел меня в чувство.

Да, Рагнар Лотброк действительно был здесь.

Я попытался усмехнуться, но не смог, потому что снова провалился в забытье. Однако напоследок успел кое-что понять. Стенульф сказал: «с нами». А это значило не только то, что мы с ним остались в живых. Это «с нами» включало еще одного человека. Моего родича и названого брата Свартхёвди Сваресона. Медвежонка…

Достоинство настоящего конунга в том, что он всегда готов к неожиданностям. Точнее, к внезапному повороту событий, потому что для настоящего конунга неожиданностей не бывает. Он к ним готов. Рагнар тоже был готов скушать изрядный кусок Сконе. Давно. Но ему нужен был повод. И повод этот ему дали. Мьёр-ярл. Как выяснилось позже, именно он подбил остальных к нападению на Сёлунд. А Рагнара он не боялся вовсе не потому, что рассчитывал на поддержку Харека-конунга. Да и как он мог на него рассчитывать, если тот даже не был в курсе, что сконские ярлы затеяли подергать кашалота за хвост? Можно было догадаться. Хотя бы по тому, как нагло Мьёр вел себя с полномочным представителем конунга всех данов.

Сука Мьёр сговорился с Рагнаром и устроил провокацию. И теперь, когда его партнеров по налету, в частности Торкеля-ярла, выворачивали наизнанку (в прямом и жестоком смысле этого слова), Мьёр ходил высоко задрав бороду. Он принес Рагнару клятву верности и получил в награду землю и неприкосновенность.

И людей его Рагнар не тронул. Ну разве тех, кто по собственной инициативе подвернулся под сёлундские мечи. Но таких было немного. Кстати, становилось понятно, как Рагнаровы хирдманы смогли подобраться незаметно. Да потому, что кое-кому было приказано их «не заметить».

Впрочем, никаких прямых доказательств сговора Мьёра и Рагнара не было. Только косвенные. И обычная логика. Формально Мьёр сдался превосходящим силам противника. И даже раскошелился: выплатил компенсацию пострадавшим родам. Однако это было куда меньше, чем стоимость земель того же Торкеля, которые Мьёр «унаследовал».

Еще ярлу пришлось отпустить пленников. В том числе и меня.

Допускаю, что он с самого начала не собирался пускать меня под нож. Стоит вспомнить, кого из нас, выживших, потащили к пыточному столбу. Ове Толстого из Хедебю, норегов Хагстейна и Лейфа…

Лейф меня беспокоил. Что он мог предложить такого ярлам, что купил себе жизнь и свободу? Я подозревал: не только свой меч, но и что-то еще…

Ладно, узнаю со временем. Главное: я жив и раны мои со временем зарастут. Так сказал Стенульф. Медвежонку досталось куда больше, но и он будет жить. И сражаться. Уж кого-кого, а собственного сына Рунгерд поставит на ноги.

Будут жить Гуннар Гагара, Стюрмир и Скиди, хотя последний всё еще в беспамятстве. Возможно, выкарабкается Юсуф. И раненный в грудь Хавур Младший. Уцелел Вихорёк, сумевший избавиться от оружия и прикинуться трэлем, когда стало ясно, что дело проиграно.

Вот и всё. Всё, что осталось от моего хирда. Нет больше англичан, нет Гуннара Кошачьего Глаза и Хагстейна Хогспьёта, которые стали моими первыми хирдманами. Нет Ове Толстого. И второго моего кормчего Фирста Рыбы. И Уилла Ржавого, так и не ставшего полноценным дренгом. Погибли Каппи Обжора и Эйлаф Печеная Репа. Из всей моей команды сёлундских недорослей остались лишь Хавур и Тори, сын Рысьего Уха. Тори повезло. Он остался дома из-за сломанной руки…

Словом, был хирд — и нет хирда. И «Северного Змея» нет. Куда-то подевался. Вернее, кто-то угнал. Кто именно, установить не удалось, хотя Стенульф и пытался.

Каменный Волк нынче на гребне волны. Рагнар ему доверяет. Больше, чем Мьёру, что неудивительно. Но рулить на присоединенной территории будет не он, а Бьёрн Железнобокий. Словом, семейство Лотброка — в большом плюсе. А я… А я — вождь без хирда, без драккара, без славы и добычи, не способный даже ворочать весло, не то что драться. Зато я жив и плыву домой. К любимой жене. И я попрежнему богатый землевладелец, а дом у меня такой, какого нет ни у кого на Сёлунде… Что немного утешает, поскольку именно Сёлунд теперь — мой дом. А если рассказ о гибели Хрёрека окажется правдой, то все, кто мне дорог, сейчас либо на Сёлунде, либо на палубе этого кнорра.

— Попей, отец.

Это Вихорёк. Он больше не называет меня господином. И хёвдингом — тоже. Ему нравится думать, что я — его отец. Собственно, так и есть.