– Иди.

Утром следующего дня к Тургану в дом прибежала худая и желтая, как высушенный махорчатый камыш, плоскогрудая Марьяна. С порога, выпучив глаза, она начала голосить.

– Батюшки, свет мой Турган, защитник, спаси бедную одинокую женщину!..

Староста, сидя за столом, завтракал. Поднес уже ложку с кашей ко рту и остановился. Положил обратно в деревянную плошку.

– Что случилось, Марьяна?

– Как что случилось? Снасильничать меня хотели изверги… А ты тут сидишь, ешь и ничего не знаешь.

– Кто хотел, Марьяна?.. Да ты проходи, садись…

– Ой, не могу. Лучше стоя постою…

– А кто хотел снасильничать-то? Ты их узнала?

– А я почем знаю. Разве в темноте разглядишь бесстыдников. Вчера вечером вышла я до ветру, в исподнем. Один платок на плечи накинула, добежала до коровника, а там двое. Черные, как смерть! На головах мешки. Выскочили из-за плетня, схватили меня и потащили в дом. Я уж думала – все, убивать будут. Силушки меня покинули, и кричать не могу, висю у них на руках, а они, значит, занесли меня в сени, положили на лавку и подол задрали. Ну, думаю, – всхлипнула Марьяна и утерла глаза концом платка, – лишать будут, значит, охальники меня моей девичьей чести и, могет, убьют. Делать нечего, Турган, я женщина слабая, покорилась скорбной своей судьбе. Лежу, жду насилия. А они достали плеть, да как начали меня хлестать! Хлещут и приговаривают: почем, баба, злые слухи распускаешь и народ смущаешь? Кто, мол, тебя надоумил ведьм искать по поселку? Говори, иначе запорем… А кому расскажешь о порке, еще раз выпорем и в дегте вымажем. Вот к тебе, староста, пришла, защиту искать.

– Так они снасильничали али нет? – уточнил Турган.

– В том-то и дело, что если бы снасильничали, не так обидно было бы, – вырвалось у Марьяны, и она, поняв, что оплошала, прикусила язычок.

Турган побагровел и поднялся из-за стола. Вид имел весьма грозный. Марьяна оробела, а староста рыкнул густым басом:

– Ты, сплетница, весь поселок взбаламутила. Мужики тебя проучили, а ты жаловаться пришла. Услышу еще раз, что ты слухи гнилые распускаешь, несешь невесть что у колодца, сам выпорю у позорного столбища. Убирайся и не испытывай мое терпение!

Марьяна взвизгнула и в страхе шарахнулась на выход. По дороге задела Василину, заносящую в дом охапку дров, и та выронила поленья ей на ноги.

– Тьфу на тебя, оглашенная! – выругалась Василина и толкнула испуганную Марьяну на улицу. Та с визгом выскочила, оставив настежь распахнутую дверь. Василина в сердцах громко хлопнула ею и прикрыла. Кряхтя и ворча, подобрала разбросанные поленья и зашла в комнату. Она нагнулась, и выкладывая поленья у печи, спросила:

– Что с этой оглашенной случилось? И чего эта снулая рыба приходила?

– Жаловаться приходила, – недовольно ответил Турган. – Высекли ее вчера.

– Высекли? Кто?

– Да я почем знаю! Видать, мужики вступились за Лушу. А все ваши бабьи языки! Вот что теперь будет? – староста в сердцах бросил ложку в тарелку с кашей и сложил руки на столе. Крепко сцепил натруженные, в мозолях от крестьянской работы пальцы и задумался.

– А что будет? – переспросила Василина. – Пойдет трепаться у колодца, порасскажет, что было и чего не было…

– Ей обещали, что ежели болтать об этом будет, снова высекут и в дегте вымажут.

– В дегте?! – взмахнула руками жена старосты. Так это какой позор. Так блудниц, уводящих мужей из семьи, наказывают!

– Ты вот что, Василина, – сурово произнес Турган. – Не болтай много с бабами о Луше, а то, не ровён час, и тебя поймают и высекут. Вот тогда позора не оберемся. Ты мне вот что скажи. За что Лушу травить начали? Она лечила всех, никому не отказывала, денег за лечение не брала. Кто начал ее хулить? И почему все бабы вдруг на нее ополчились? Кому в голову пришла дурная мысль – детишек менять?

Василина распахнула зипун. На лбу у нее выступила испарина. Она села на скамью и неспешно развязала пуховой платок.

– Даже не знаю, Турган. Как-то само так вышло. Судачили бабы о том о сем и вдруг за коротышку заговорили.

– А кто заговорил?

– Да уже и не упомню. Помню только, Христоня сказывала, что подружака Луши, Актинья ей по секрету говорила, что у коротышки вот такой вот вырос уд, с локоть. А Висма, вдова, сказала, что хотела бы его попробовать, но стерва Луша захватила парня себе и… наколдовала ему красоту. А нам якобы, бабам, красоту навести не хочет, чтоб, стало быть, вдовы без мужиков остались…

– Им что, мужиков не хватает? – возмутился Турган. – Семь десятков дружинников, и все холостые… восемь десятков здоровых бугаев-дикарей…

– Почему не хватает? Всем хватает. Токмо, Турган, каждая баба хочет быть красавицей, чтоб, значит, мужика получше ухватить, а не старых козлов, что пришли с последней партией. Все седые…

– Стой! – Турган поднял руку. – А кто первой о красоте заговорил? Кто захотел иметь молодых красивых мужиков? Наши вдовы что грибов поганых объелись? Им что, аристократов, баронов подавай?..

– Турган, ты не понимаешь…

– Я-то как раз понимаю, Василина. Мужик в доме нужен работящий, а не красивый, чтоб дом содержал в порядке и милостыню не просил. Семью прокормить мог. С лица воды не пить! И никогда подобного у нас не было, чтобы бабы, оставшись без мужей, начали выбирать. Этого не хочу, с этим не буду. Подавайте мне барона. Кто все это замутил? Кто тебе мозги набекрень поставил? Разве было когда такое, чтобы бабы требовали себе красоту колдовством навести?

– Да не столько себе, сколько…

– Цыц, дура! Ежели и ты с ума свернула, то вижу, дело худо. Надо искать того, кто вам мозги перевернул. А как найду, повешу и не посмотрю, баба это или мужик. С жиру беситесь, жить хорошо стало…

Турган встал, оделся и вышел, оставив присмиревшую жену одну.

Артем выслушал старосту и согласился с ним. В деревне случилось помутнение рассудка у баб, и это точно неспроста. Кто-то ловко управлял общественным сознанием, сам при этом оставаясь в тени.

Прошло три дня. На четвертый с раннего утра по выпавшему снегу к старосте заявилась делегация мужиков.

Они столпились в сенях и, сняв шапки, обивали каблуками налипший снег.

– Чего сгуртовались в сенях, мужики? Проходите, расскажете за какой надобностью пришли, – разглядывая из-под полуприщуренных век гостей, произнес Турган. Он догадывался о цели их прихода, но ждал, когда они сами начнут свой разговор.

Шесть мужиков в зипунах из вонючих бараньих шкур прошли в горницу и расселись по лавкам. Заерзали, не зная, как повести разговор. Наконец один из них решился. Никтошка-плотник. Невысокий, с обвисшими плечами, густыми серо-пепельным бровями и с маленьким капризным ртом. Из-под небрежно постриженной бороды выделялись пухлые губы.

– Мы, Турган, вот по какому делу пришли. Непорядок начал в деревне твориться… Баб, значит, наших кто-то ловит по