– Мамацев погиб? – удивился Будищев.

– Так точно, – вздохнул Евдоким.

– Его изрубили саблями, – пояснила Люсия. – Я сама видела.

– Эх, барышня, не надобно бы вам на такое глядеть! – жалостливо заметил один из саперов.

– А вам?

– Наше дело служивое, а вот барышня, это нехорошо!

– Хорош базлать, – пресек разговоры Дмитрий, – начинайте растаскивать.

– Есть, – отозвались нижние чины, берясь за работу.

Сверху вповалку один на другом лежало несколько текинцев. Судя по отметинам на халатах, большинство из них попало под залп шрапнели, но встречались и заколотые штыками.

Потом на божий свет извлекли русского солдата, сплошь иссеченного шашками, так что определить принадлежность его смогли только по армейским сапогам и шароварам. Лицо и грудь его были изрублены, но, несмотря на это, руки продолжали сжимать банник, которым он и дрался. Артиллеристу удалось дорого продать свою жизнь, разбив своим противникам несколько голов.

– Не знаете, кто он? – поинтересовался Будищев, стаскивая с головы кепи.

– Кажись, Федотов, ваше благородие. Из горной батареи. Царство небесное новопреставленному воину!

– А это что? – ахнула Люсия.

К всеобщему удивлению, следующей жертвой войны оказалась женщина. Густые волосы цвета воронова крыла ее были распущены и закрывали лицо, но вздумавший поправить прядь солдатик так и отшатнулся в сторону, когда увидел гримасу ненависти, исказившую черты, возможно, прежде не лишенные привлекательности.

– Ведьма! – перекрестился сапер. – Как есть ведьма!

– А вот ее метла, – хмыкнул Будищев, подобрав палку с привязанной к ней половинкой ножниц.

– Это что же, – удивился кто-то из солдат, – оружие ейное?

– Если эдакой пакостью в брюхо пырнут – мало не покажется! – наставительно заметил фельдфебель, искоса поглядывая на офицера.

– Это точно, – согласился он, отбрасывая в сторону импровизированное копье. – Одно непонятно, кто стонал?

– Что?

– Вы сказали, что из кучи убитых доносился стон.

– А ведь верно, – озадачились солдаты.

– Очевидно, звуки издавала женщина, – сказала Люсия, с явной жалостью наблюдавшая за текинкой. – Похоже, она еще жива.

– Могет быть, – задумался Богачев. – Баба она завсегда крепче мужика!

– Особливо если ведьма! – опасливо добавил сапер.

– Ее надо срочно доставить в госпиталь! – строго заявила сестра милосердия, но наткнувшись на сразу посерьезневшие лица солдат, осеклась.

– Оно, конечно, так, – задумчиво протянул Богачев, вопросительно поглядывая на прапорщика.

– Тащите, – махнул он рукой. – И госпожа Штиглиц пусть с вами идет, а то мало ли.

– Благодарю, – сухо кивнула баронесса и хотела уже последовать его совету, но потом остановилась и, немного помявшись, сказала на прощание: – Желаю вам найти своего друга… живым.

Едва договорив, она повернулась и побежала вслед за солдатами, несшими без особого, впрочем, бережения, раненую в госпиталь.

– Вашбродь, – немного нерешительно обратился к Дмитрию Богачев. – Тут такое дело…

– Что еще?

– Сказывают, текинцы, чтоб им ни дна, ни покрышки, кого-то из наших с собой уволокли.

– Кого именно?

– Да кто же его знает… может, и Федора вашего.

– Типун тебе на язык! – разозлился Будищев. – Или не знаешь, что лучше уж в бою быть на куски изрубленным, чем к этим живодерам попасть?

Надо сказать, что такая мысль уже неоднократно приходила в голову и самому прапорщику, но он усиленно гнал ее от себя. Но вот теперь, когда ее озвучил Богачев, ужасная перспектива показалась ему не просто реальной, а единственно возможной, и от осознания ее хотелось выть волком. И все же он не переставал надеяться, снова и снова обходя отбитую у врага позицию в поисках пропавшего товарища.

Удачная вылазка привела защитников Геок-Тепе в состояние совершеннейшей эйфории, почему-то совершенно уверившихся, будто им удалось в ночном бою перебить едва ли не половину русского отряда. Обрадованные текинцы выскочили на стены и принялись выкрикивать оскорбления своим противникам, перемежая их неприличными жестами.

Первым это непотребство заметил капитан Полковников, снова вступивший в командование четвертой батареей после гибели Мамацева. Не тратя времени даром на получение разрешения от начальства, он приказал развернуть орудия и обработать наглецов шрапнелью.

– Так их, Петр Васильевич! – восторженно воскликнул поручик Томкеев, наблюдая, как над стенами древней крепости вспухли разрывы снарядов. – А то радуются, сукины дети…

– Ничего, пусть порадуются, – усмехнулся в усы капитан. – Помяните мое слово, недолго осталось!

– Вы думаете?

– Хотите пари? – вопросом на вопрос ответил Полковников.

– Нет уж, увольте, – засмеялся поручик. – Вам и в карты черт ворожит, а уж тут и говорить нечего. Тем паче что я и сам думаю схожим образом. Не может быть, чтобы Михаил Дмитриевич оставил подобную дерзость без ответа.

И в самом деле, скоро прибежал посыльный из штаба с приказанием от командующего всей артиллерии, кроме нескольких горных орудий и ракетных станков, выйти из лагеря и занять позиции перед так называемыми «Великокняжескими Калами». Это была группа небольших отдельных укреплений, лежащих в пятидесяти саженях от основной цитадели Геок-Тепе. Великокняжескими их нарекли еще во время неудачного похода генерала Ломакина, а почему – уже никто толком не помнил.

Следом за пушками в поле стала выходить пехота, а за ними несколько сотен казаков и эскадрон тверских драгун. Стало ясно, что готовится штурм.

Геок-Тепе уже несколько раз подвергался бомбардировке со стороны русских, но еще никогда она не была столь ожесточенной, как в первую половину дня 29 декабря. Словно мстя за пережитое унижение, артиллерия Закаспийского отряда утюжила Великокняжескую Калу, перемежая гранаты шрапнелью. Особенно отличилась мортирная батарея, стрельба которой, возможно, была не такой точной, как у новейших дальнобойных пушек, но мощность бомб с лихвой компенсировала этот недостаток. К обеду, когда готовые к штурму колонны уже стояли перед вражескими укреплениями, в их стенах уже зияли внушительные бреши, башни и другие более или менее высокие строения разрушены, а прятавшийся по щелям гарнизон полностью деморализован.

– Прикажете начинать, ваше превосходительство? – обернулся к Скобелеву Куропаткин.

– С богом! – отозвался командующий, не отрываясь рассматривавший картину разрушений вражеского города в бинокль.

Услышав его, Алексей Николаевич как-то внутренне преобразился, будто даже став несколько выше ростом.